Майская ночь, или Утопленницы

Зверек улепетывал, петляя меж бугров рыхлого грунта. Но, когда уже казалось, что он сейчас достигнет края перекопанной пустоши и навеки сгинет в кустах, чутье ему все-таки изменило — влетел в предпоследнюю ловушку.

Ликующий вопль вырвался разом из трех глоток. А вот то, что произошло потом, иначе как беспределом не назовешь. На издырявленном ямами пустыре откуда ни возьмись объявился еще один зверолов, причем в двух шагах от провала, в который как раз и угодила чужая законная добыча. На глазах оторопевших загонщиков веснушчатый голубоглазый пришелец отбросил наполненную водой пластиковую бутылку и тоже провалился сквозь землю. В прямом смысле.

Сейчас выскочит из ямы, держа суслика за шкирку, — и поминай как звали!

Не выскочил.

И вот почему: зверька в яме не обнаружилось, хотя податься ему было вроде некуда. На плотно убитом дне (спрыгивали туда, понятное дело, не однажды, потому и утоптали) валялся только толстый смолистый обломок соснового корня.

Браконьер ошалело осмотрел земляные стены. Ни норы, ни дыры. А когда вскинул глаза, над ямой уже склонялись три разъяренные рожицы: две смуглые и одна белесая.

* * *

Ларион Космыгин уловил за спиной некое движение и оглянулся. Это был Стасик, явно пытавшийся незаметно проскользнуть мимо отца в дом.

— Стоять! — скомандовал тот.

Кошмарное дитя было захвачено врасплох. Остановилось. Плечи виновато сведены. Что-то, ясное дело, натворил. Пластиковой бутылки в руках уже нет, зато имеется какая-то увесистая смолистая деревяшка.

— Повернись!

Повернулся. Нижняя губа припухла, под голубеньким ангельским глазом — набухающий синяк.

— Кто тебя?

В смятении пошевелил расквашенными губами.

— Да эти… не знаю… чужие какие-то… не отсюда…

— Врешь!

Следует заметить, что внешность интеллигент Космыгин имел отнюдь не интеллигентскую. Временами даже устрашающую. Бритый череп, тяжелый подбородок. Браток братком.

— Кто? — жутко прохрипел он. — Где?

Стасик шмыгнул разбитым носом, глаза забегали.

— Чего молчишь?.. — громыхнул Ларион — и вдруг догадался сам. Догадка была страшна.

— Ты что… с Савкой опять? — спросил он, холодея.

— А чо они?.. — остервенело отвечал отпрыск. — Втроем на одного!..

Душа Лариона Космыгина издала неслышный миру вопль. Да что ж это такое делается? Собираешься занять на недельку полсотни у Прокопия Саввича, а твой родной сын — как нарочно! — учиняет рукопашную с Саввой Прокопьевичем!

Дюжина ножей в спину революции!

— Марш в дом! Под честное слово!

Это была суровая кара, и прибегали к ней довольно редко. Поначалу Стасика пытались просто запирать, но голубоглазый ангелок, подобно незабвенному Гарри Гудини, несколько раз волшебным образом ухитрялся удрать из-под замка. И слава богу, что так. Иначе бы прямо на месте что-нибудь учудил.

К счастью, годам к восьми у пацана прорезалось честолюбие. А из-под честного слова не убежишь.

Осужденный вошел в дом и, проследовав в дальнюю комнатку, прикрыл за собою дверь. Оказавшись в одиночестве, зверски ощерился и нанес несколько ударов смолистой деревяшкой по незримым башкам. Сбил с ног, принялся пинать. Пинал долго. Наконец задохнулся, сел на шаткую табуретку. Всхлипнул. Заочная расправа над врагами радости не прибавила. Нет, ну это ж надо было так лохануться! Охотился за сусликом — и сам угодил в яму, как суслик.

Повертел свой жалкий трофей. Даже в этом обломке соснового корня мерещились ему обидные суслячьи очертания. Вот рыльце, вот прижатые уши, а эти две складки — плотно прикрытые веки…

Внезапно дерево словно бы обмякло в руках Стасика.

А в следующий миг корень открыл глаза. Янтарные. В зеленую крапинку.

* * *

Часам к двум из города нагрянула мама с продуктами. Узнав о драке, учинила повторный допрос, сопровождаемый омовением разбитой мордашки, однако упрямое дитя так никого и не выдало, за что снова было упрятано под домашний арест.

Глава семейства вздохнул с облегчением. Прозвучи разок имя Савки, супруга наверняка бы помчалась к Устряловым выяснять отношения — и прощай мечты о займе! Единственное, что тревожило теперь Космыгина, это безропотность, с которой сын согласился на отбывание добавочного срока. Неписаный закон гласил: дважды за один и тот же грех не отвечают. А права свои Стасик знал.

В число его талантов входило виртуозное умение вить из родителей веревки и вышибать слезу жалости. Немой упрек в трагически распахнутых глазах ангелочка лишал их сил. Но к страшному этому средству кошмарное дитя на сей раз не прибегло: выслушало приговор без возражений и вроде бы даже не слишком расстроилось.

Такая покорность судьбе выглядела настолько подозрительно, что отец, улучив момент, подобрался к двери — проверить, не затеял ли чего сынок в отместку родителям.

— А то не козлы, что ли?.. — услышал он исполненный боли голос.

Стасик разговаривал сам с собой.

Ларион Космыгин почувствовал угрызение совести и ретировался на цыпочках.

* * *

Комнатка была заперта изнутри с помощью табуреточной ножки, продетой в дверную ручку. Двое сидели друг против друга на корточках, по-тюремному.

— А ты кто? — опасливым шепотом допытывался Стасик.

— Копченый, — хмуро прозвучало в ответ.