Майские ласточки

— Спасибо, — поблагодарил Кожевников. — Погребца у меня нет, но рюкзак жена набила продуктами под самую завязку. Обеспечила колбасой и салом. Подсаживайтесь, Владимир Иванович. Ребята, подвигайтесь. Отведайте домашних пирогов с капустой.

— Труженики, подкрепляйтесь, — предложил Васильев. — В авиации положен второй завтрак. Мы присоединимся с Григорием Ивановичем к вам попозже. Отведаем ваши деликатесы. Рассчитывайте лететь шесть часов. По воде от Салехарда до Харасавэя тысяча пятьсот километров. Почти столько же и по воздуху!

— Порядочно, — беспокойно протянул геофизик. Андрей снял очки и, близоруко щуря глаза, принялся внимательно оглядывать самолет, сидящего напротив него бурового мастера. Перед отлетом из Салехарда он получил письмо от любимой девушки. Она писала, что согласна стать его женой. Радость распирала молодого инженера. Он успел рассказать об этом Гоги, но грузин отнесся к сообщению совершенно спокойно. «Жениться надо осенью, когда винограда много. Давят молодое вино. Вах! Ты не пробовал молодое вино? Ноги сами пляшут. Если решишь справлять свадьбу в Грузии, будешь пить из дедушкиного рога. Мужчина должен уметь пить. А здесь холодно, у меня промерзли все кости. Не знаю, сумею ли шевелить руками и ногами!»

Кожевникова тоже угнетало расстояние. Сейчас особую силу приобрели слова Деда, сказанные им как будто невзначай: «Экспедиция будет работать на самом краю земли». Тогда эти слова мастер воспринял как образное сравнение, а сейчас заволновался. Кто-кто, а он-то знал, сколько надо завести труб и материалов для бурения. Геофизикам проще. Наметят точку и все. А как доставить сорокаметровую вышку? Кожевников задумался.

В разведку лучше всего посылать взвод, и сержант это усвоил еще со дней войны. Но сейчас речь шла не о разведке, а о развертывании самого настоящего наступления. И наступление должно начаться на Бованенковской площади, где придется начинать работу, и для этого потребуется не один станок, не одна вышка. А как их перебросить на Харасавэй? Самолеты и вертолеты не смогут сразу поднять столько металла, труб, превенторов. Один путь по воде: река — море. И он принялся вспоминать длинный и ломаный путь Оби к Карскому морю. Сейчас пожалел, что не успел хорошо изучить карту, а следовало бы это сделать. Для бесперебойной работы одной буровой нужен инструмент, бурильные и обсадные трубы, долота, цемент, а это — двести тонн грузов! Было от чего задуматься буровому мастеру. Задачу перед ним пока поставили простую: выбрать площадку, оглядеться на пустынном берегу. Но все заботы по обустройству экспедиции лягут на ее начальника, главного инженера и их помощников.

Кожевников посмотрел с удивлением на молодых инженеров, не понимая, как они могли так безмятежно спать.

Мастеру захотелось растолкать ребят, поговорить с ними, обсудить вопрос, как удачнее выбрать точку, чтобы не оказалась она в середине болота, как получилось на Пуровской площади и на Мегионе. Каждая буровая для него была не порядковым номером, а частицей биографии, прибавляла седых волос. Многие фамилии буровиков, дизелистов и верховых забыл, но все случаи задержек, обрывов инструментов и дни опускания колонн помнились. Каждый новый день работы в экспедиции не повторял прожитый, и все они были по-своему интересными и незабываемыми. Многие его товарищи стали буровыми мастерами, работали в разных экспедициях, и по месячным сводкам, которые приходили в управление, он знал об их успехах. Особенно отличился со своей бригадой на Уренгое Николай Чеботарев. Для всех он давно стал Николаем Евдокимовичем, а для него — учителя и воспитателя — Николай, Колюша, Коленька! За работу наградили орденом. А Кожевников считал, что с наградой надо было бы малость повременить, хотя сразу послал поздравительную телеграмму. Но не предупреждал, как прежде. «Николай, не заносись. Любишь ты пофасонить. Любая награда — аванс на будущее. Поменьше самомнения. Часто срываешься и грубишь рабочим. Горлом не все возьмешь, надо показать и умение. Без рабочих ты полководец без войска. Запомни, славу, как папаху генерала, надо уметь носить с достоинством!»