Читаем Майские ласточки полностью

Кожевников принялся думать о тех, с кем ему скоро бурить. Работать придется в трудных условиях, в снег, бурю и лютые морозы. А как поведут себя буровые трубы, инструмент, когда термометр покажет ниже пятидесяти градусов? Нецветаев говорил, что морозы на Харасавэе бывают и позлее. Он сам видел: сталь на морозе при ударе о землю разлеталась, как стекло! У летчиков куда проще задача, чем у него или каждого рабочего, буровика, дизелиста и верхового. Прилетят, выберут аэродром — и домой. В Салехарде теплые квартиры, телевизоры и радиоприемники. А для него и бригады останутся все те же балки. Жесткая койка, общая столовая, те же стеклянные банки с рассольниками и борщами. Не удержался и достал из рюкзака тетрадь со своими записями. Замелькали названия экспедиций, номера буровых, фамилии рабочих. Он мысленно давал каждому оценку по деловым качествам и придирчиво и строго отбирал в свою будущую бригаду. В нем продолжал жить командир отделения — сапер, и он хотел знать, с кем ему придется идти в бой и выполнять трудное задание.

Вышел из кабины Нецветаев. Разминая затекшие ноги, с удовольствием протискивался по узкому проходу, обходя бочки, ящики, мешки. Подсел к Кожевникову.

— Не помешал?

— Нет. Устал смотреть на снежную равнину.

— Понимаю. Мне иногда кажется, что эти места описал Джек Лондон. А когда встречаю стаю полярных волков, ищу среди них Белого Клыка.

— Полярных волков?

— Не удивляйтесь. На Ямале их много. А на Харасавэе увидите и белых медведей.

— Правда? — настороженно спросил Гоги, сверкнув синеватыми белками глаз.

— Пугать не собираюсь.

— Сколько нам еще лететь?

— Осталось минут двадцать.

Кожевников и геофизики прильнули к круглым иллюминаторам. Но за время полета ничего не изменилось: лежала все такая же ровная снежная пустыня с острыми застругами снега.

— А знаете, за бортом потеплело. Сейчас тридцать восемь градусов! — сказал после долгого молчания Нецветаев. — Харасавэй есть Харасавэй! Арктика! Заходим на посадку. Я должен быть в кабине. Мы пройдем вдоль берега Карского моря и реки Харасавэй!

Кожевников до боли всматривался в синеватый снег, пока не заслезило глаза. Под крыльями самолета мелькнули несколько темных домиков и высокие телевизионные антенны. Лыжи коснулись снега, и Ан-2 помчался вперед, спугивая белых куропаток. Тявкнул от страха песец и бросился в сторону моря к высоким торосам льда.

<p><emphasis>Глава 6</emphasis></p><p>У РАБОЧИХ СВОЯ ГОРДОСТЬ</p>

На пустынном берегу Пура стояла скособочившаяся рубленая в лапу избушка, когда с вертолета Ми-4 высадились первые строители. Поселок геологов Уренгойской экспедиции на песчаной косе начал отстраиваться, и через год уже встали двухэтажные дома, а за ними рассыпались, как грибы по опушке, магазины, столовая, детский сад, школа и ясли.

Начальник экспедиции Подшибякин, инженер-бурильщик, высокий голубоглазый блондин с приветливым, улыбчивым лицом, и старожилы-плотники помнили еще те далекие дни, когда все ютились в холодных палатках и балках по восемь и двенадцать человек.

Пур, как и в прежние годы, катил темные воды через торфяные болота, озера, лесные чащобы, но медведи, лоси и глухари уходили все дальше от людей в тундру, к грядам глухой тайги. Перед навигацией, а она начиналась в конце июля или середине августа, о реке вспоминали всерьез и нетерпеливо ждали первые пароходы и самоходные баржи с картошкой, мукой, консервами, строительным материалом, обсадными трубами, долотами и цементом.

Весна выдалась на редкость затяжная. Пур вскрывался несколько раз и в морозные дни снова схватывался льдом. После оттепели две недели кряду бушевала пурга. В поселке стоял грохот от сталкивающихся льдин.

Пасмурный день иссяк, и где-то за дождевыми черными тучами опустилось неторопливое солнце, так ни разу не выглянув. Ничто не предвещало беды, когда подул резкий северный ветер, сбивая струи дождя. Глухой ночью Пур вышел из берегов, заливая низины около вертолетных площадок. Льдины острыми краями били в стены домов, обдирали обшивку, ломали штакетник и уносили в реку бревна, доски и ящики со стеклом.

На центральную улицу выскочила красная пожарная машина. Она носилась между домами с включенной сиреной, зажженными фарами. Будила спящих людей, пока не заглох в поднявшейся воде мотор.

Утром по затопленному поселку засновали лодки и плоты спасателей. Перевозили со складов продукты, собирали материалы экспедиции.

Через неделю вода убыла. В поселке начали приводить в порядок разбитые дома, опрокинутые балки, просушивали квартиры первых этажей, развешивали мокрые вещи и ремонтировали расклеившиеся столы и стулья.

Прилетев в поселок с буровой на отдых, Чеботарев не узнал сразу знакомую улицу, перешагивая через заиленные железные бочки, торчащие доски и трубы. Приглядывался к разбитым домам, где выпирала оборванная дранка из-под штукатурки, как ребра скелета.

Перейти на страницу:

Все книги серии Библиотека рабочего романа

Истоки
Истоки

О Великой Отечественной войне уже написано немало книг. И тем не менее роман Григория Коновалова «Истоки» нельзя читать без интереса. В нем писатель отвечает на вопросы, продолжающие и поныне волновать читателей, историков, социологов и военных деятелей во многих странах мира, как и почему мы победили.Главные герой романа — рабочая семья Крупновых, славящаяся своими револю-ционными и трудовыми традициями. Писатель показывает Крупновых в довоенном Сталинграде, на западной границе в трагическое утро нападения фашистов на нашу Родину, в битве под Москвой, в знаменитом сражении на Волге, в зале Тегеранской конференции. Это позволяет Коновалову осветить важнейшие события войны, проследить, как ковалась наша победа. В героических делах рабочего класса видит писатель один из главных истоков подвига советских людей.

Григорий Иванович Коновалов

Проза о войне

Похожие книги

О, юность моя!
О, юность моя!

Поэт Илья Сельвинский впервые выступает с крупным автобиографическим произведением. «О, юность моя!» — роман во многом автобиографический, речь в нем идет о событиях, относящихся к первым годам советской власти на юге России.Центральный герой романа — человек со сложным душевным миром, еще не вполне четко представляющий себе свое будущее и будущее своей страны. Его характер только еще складывается, формируется, причем в обстановке далеко не легкой и не простой. Но он — не один. Его окружает молодежь тех лет — молодежь маленького южного городка, бурлящего противоречиями, характерными для тех исторически сложных дней.Роман И. Сельвинского эмоционален, написан рукой настоящего художника, язык его поэтичен и ярок.

Илья Львович Сельвинский

Проза / Историческая проза / Советская классическая проза