— А ты скромный, Чеботарев. Ничего мне не говоришь о себе. Смотри, сколько о тебе написано. Оказывается, ты поймал утерянную шарошку? А я и не знала. Почему Володька Морозов себе это приписывает? Хвалится?
— Трепаться все мастера. А Морозов первый!
— Может быть, и трепач, но он деловой парень, — сказала она. — Учится в институте на заочном.
— Разве я не говорил? — Чеботарев беспечно вскинул вверх густые брови. — Я тоже послал документы на заочное отделение. Надо заниматься, готовиться к экзаменам, а я вот все тяну.
Зина откинулась на спинку стула. В упор посмотрела на бурового мастера, потом сорвалась с места и поцеловала в губы.
— Я верю в тебя, Чеботарев. Верю! Но смотри, не закисни на буровой. Ты настоящий мастер. Должен быть героем. Героем Социалистического Труда!
Как-то в балок вошел буровик Владимир Морозов. Человек малоразговорчивый. Он обошел вокруг мастера и заглянул во второе отделение. Заметив сидящую на койке Зину, тихо сказал:
— Зина, у нас будет мужской разговор. Выйди погулять!
— Зина останется, — резко оборвал Чеботарев. По квадратным скулам заходили желваки. — Морозов, пока я хозяин на буровой. От Зины у меня секретов нет. С чем пришел?
— С «хозяином» я разговаривать не буду, — буровик резко развернулся и вышел из балка, громко хлопнув дверью.
Кровь прилила к лицу Чеботарева. «Не захотел при Зинке говорить, — подумал он. — Жена наверное упросила поговорить со мной. Жена! Зинка — мое личное дело. Никого это не касается…»
Проходили недели за неделями. В положенные дни прилетали вертолеты Ми-6 и Ми-8. Привозили трубы, инструмент, продукты. Меняли смены рабочих. Второй месяц Чеботарев оставался на буровой и не наведывался в поселок.
…Как-то вечером он увидел на столе банку с брусничным вареньем.
— Медведушка, садись пить чай, — ласково позвала Зина. Разлила чай и присела к столу.
Без стука вошли в балок буровики Владимир Морозов и Гали Рамсумбетов. Низкорослый Гали казался подростком. Руки тонкие, лицо детское, без намеков на бороду и усы. Резиновые бродни подтянуты к поясу. Рядом с высоким Владимиром Морозовым — мальчик-шестиклассник.
— Мастер, плохо у нас идут дела, — сказал без всякого предисловия Гали Рамсумбетов, сощурив узкие полоски глаз. — Все рабочие говорят. Из балка не выходишь. Забыл дорогу на буровую.
— Николай Евдокимович, надо собраться и поговорить, — поддержал буровика Владимир Морозов. — План завалим. А ведь работали хорошо, и заработок был стоящий! Рабочие обижаются. Газеты стыдно читать. Бригады нет. Одно восхваление мастера Чеботарева. Оброненную шарошку кто достал? Мастер Чеботарев! Рационализаторские предложения чьи пошли? Чеботарева! Пойми, Николай Евдокимович, нам не слава нужна. Мы хотим справедливости. И в газете должны писать о бригаде. О нашей рабочей славе!
Чеботарев вскочил из-за стола.
— Судьи пришли? Меня вздумали учить? Выгоню из бригады! Найду других рабочих! Слава бригады — моя слава! Не зря пишут: «Бригада мастера Чеботарева!»
— Рабочих, Николай Евдокимович, не трогай, — жестко сказал Гали Рамсумбетов. — У нас своя гордость, и мы не позволим на нас кричать. Ты забылся, мастер. Себя хозяином стал величать. А какой ты хозяин? В революцию со всеми хозяевами и фабрикантами покончили. А выгонять нас не надо, сами уйдем. Не будем с тобой работать. В Конституции записаны наши права на труд. Без работы не останемся! План мы не для тебя выполняем, не для начальника экспедиции Подшибякина, не для главного инженера. Соберемся и поговорим без крика. Мы, рабочие, тебя судить будем, заставим отчитаться. А не захочешь — не работать нам вместе. И кричать на нас не надо!
— Завтра улетаю! — Чеботарев сказал отрывисто, словно не замечая стоящую перед ним Зину.
Она шмыгала носом, вытирала катившиеся по лицу слезы. Тушь размылась, и линялые потеки старили лицо.
— Радикулит замучил. Покажусь врачу! — буровой мастер не хотел признаться, но ссора с бригадой вывела его из равновесия, ударила по самолюбию. Никто еще не решался говорить с ним в таком тоне, рабочие всегда заискивающе смотрели в глаза. «Бригадир, надо ставить восьмерку. Бригадир, не скупись на восьмерку!..»
— По жене соскучился? — сквозь слезы выкрикнула коллекторша и отвернулась. Узкие плечи задергались.
— Чего ты? — Чеботарев повернул девушку. Заглядывая в страдальческие глаза, ждал, что она скажет что-то другое, важное, найдет предлог помирить его с бригадой, удержит на буровой. Но она только всхлипывала и терла рукой глаза, все больше и больше размазывая тушь. — Замолчи, и без тебя тошно! Слышала, как понесли работяги? Я им это не прощу. Пускай теперь покрутятся с Лягенько! «Бригадир, восьмерку ставь!..»
Зине показалось, что Чеботарев многое не договаривал, и угроза не напрасна. Бригаду сменят, и Чеботарев вернется с новыми рабочими, которые будут во всем его слушаться и ни в чем не перечить. Нашли с кем спорить. Чеботарев! Бригадир лучшей бригады!
Вытерла глаза и, взглянув на себя в отражение оконного стекла, твердым голосом сказала: