— Да чего старое ворошить, — недовольно махнул рукой Кожевников. — Вы, Юрий Георгиевич, стараетесь все время передо мной, вроде, оправдаться. Просите, чтобы я простил Эдигорьяна и Кочина. А я так вам скажу, каждый должен прожить за себя сам, свой опыт каждый накапливает самостоятельно! Слова тоже бывают разные. Красивые и простые. От красивых слов пора переходить к делу. У меня выговор, а не набьют ли вам шишек на лбу, если вовремя не войдут в строй буровые? Моя стоит на берегу моря, а другие — в тундре от берега километрах в ста. Там земля не уйдет, но вред ей трактора нанесут стальными лапами такой же. Трудная у вас должность. Меня, положим, смогли защитить, а другим прикажете работать? План отпущен всем. Пока мы говорим с вами, в плановом отделе гоняют костяшками и рисуют цифры. Я так понимаю: забота о земле, отсыпка дорог — дело государственной важности. Должен быть закон!
— Ты прав, стратег! — кривя губы в усмешке, сказал Дед. — Р-23 в шестидесяти километрах от «Горки», а Р-25 — в ста. Сашка мой руководит там бригадой!
— Знаю. Фамилия одна, пока не забыл! Начинал у меня верховым.
— Точно.
— Неудачник я или удачник, мне самому не судить, — сказал Кожевников. — Пускай говорят, что хотят. Болтают бездельники, а у меня есть дело. Работаю, как считаю нужным, без подсказок. А совесть и боль за дело должны быть едины: и у рабочего, и у начальника экспедиции, и у главного инженера. Вот когда пойдет настоящая работа. Боюсь я равнодушных людей, страсть как боюсь.
— И я боюсь равнодушных. Вроде сырых осиновых поленьев. Не вспыхивают ярким огнем, а только чадят.
Дед замолчал, чуть-чуть прикрыл глаза:
— У древних было поверье: обращаясь к прошлому, человек удлиняет свои годы. Я хочу разговаривать через сто лет! Вот почему я считаю, что моя жизнь только начинается и записана лишь первая строка биографии. Случилось же такое с Чеботаревым! В первую очередь я сам виноват. Не остановил хор корреспондентов! Ты старший по возрасту среди буровых мастеров, гвардии сержант. Тебе и тон задавать. Пугать не буду, но площади у вас трудные. По прогнозу должны встретиться с аномальным давлением. Не тебя учить, чем это грозит для нас, буровиков. Вот и растолковывай молодым! Пусть ума-разума набираются у старика!
ПОБЕГ
Валерка Озимок не мог признаться, что обманулся под конец в Гали Рамсумбетове. Был кореш — и не стало его.
Началась работа на буровой. Загудели со свистом газотурбинные двигатели. Заворочалась мельница, загремели решета. Погнали компрессоры воздух. Встал Гали Рамсумбетов к пульту управления и враз преобразился. Даже голос изменился, загрубел. На самый лоб нахлобучил каску. Скуластое лицо напряглось до предела. Глаза узкие — щелки. Правой рукой он вцепился в рукоятку тормоза, а левой — в кран пневматической муфты. Не разговаривал, а выкрикивал отрывистые команды, как капитан на пароходе.
— Меняем инструмент!
— Готовимся к спуску!
Команды относились ко всей вахте. Бегом несся Валерка Озимок на полати. Свечи закрепил, а потом по металлическим ступенькам вниз. Нет времени сосчитать, сколько их навешено на вышке. Под ногами глина, сам натаскал ее резиновыми броднями. Того и гляди поскользнется и загремит вниз. А на землю ему смотреть страшно. Пошел элеватор вверх — готовь новую свечу. И так все восемь часов — вверх и вниз. Не присесть, не разогнуться. Никому не скажешь, не пожалуешься на буровика. Сам напросился на работу. Влип хуже некуда. Занесло к черту на кулички. Если не убьется, то комары живьем съедят!
Вздыхая, Валерка Озимок жалел себя, припоминал вольготную жизнь. В тот счастливый первый месяц. Спасибо надо бы сказать мастеру Кожевникову, устроил курорт! Он не тратил ни одного дня зря. Облазил все озера вокруг, узнал, где можно при случае набить уток, а где гусей. Нашел и норы песцов. После отлива бродил но отмели и собирал ракушки. Но любимым местом для него была столовая.
Прислали в бригаду повариху из ПТУ. Девчонке восемнадцать лет, зовут Катька. Лицо — шар, глаза — два пятачка. Смешливая. Все в бригаде для нее «дяденьки». И даже он, Валерка Озимок, «дяденька». Стоило ему начать травить баланду, Катька-повариха усаживалась на табурет, подпирала щеку рукой и слушала, аж рот открывался от удивления.
Валерку Озимка привлекала не молоденькая повариха, а открытая дверь склада. Вроде магазин без продавца. В фанерных ящиках печенье и пряники, в коробках конфеты разных сортов, банки сгущенки, повидло и компоты. Глаза разбегались от такого изобилия. «Шуруй, Волга, лед тронулся!» — приказывал себе Валерка Озимок. В магазине есть деньги — покупай, а нет — гуляй, парень. А на складе все просто. Увидел трехлитровую банку с компотом — бери. Компот из персиков. Сроду такого не ел.
— Кать, я персиковый компот попробую.
— Бери, — милостиво разрешала повариха и рисовала в тетради палочку. Палочка к палочке — забор.
Все было бы ничего, да столкнулся Валерка Озимок с буровиком. Как-то остановил его Гали Рамсумбетов.
— Слушай, Валера, ты не инвалид войны случайно? Что это у тебя правая рука не подымается. Где отбил?