Майский снег

Сберегу, ах, на платье-батисте.

...Ночью – дождь...

Только радуги арочка

На рассвете, да плач голосистей.

* * *

Бывает: день или полдн

Тебе – ни солнечно, ни хмуро.

Почти уют: не мокнет шкура

Твоя от ливня иль дождя.

Ты не спеша идёшь, идёшь –

На малой скорости, без цели! –

Вот так корабль подходит к мели, –

На мель и света не прольёшь:

Вся – с потрохами! – под водой!

...И с верхней палубы не видно.

Из рубки смотрит рулевой –

Незрима мель, что очевидно.

Отрёкшийся от песен

На серебряный образ седого

Только с ходу взгляну – и пойму,

Что о возрасте молвить мне слово

Не дано, если образ приму.

Не седой головой интересен

Поседевший столь рано, не в срок,

Человек, что отрёкся от песен:

Тех, что мог даровать ему Бог.

Но похоже, пути честолюбца

Против божеских замыслов шли:

Голубая каёмочка с блюдца,

Приземлясь, затерялась в пыли.

Не певец он, – холоп накопленья:

Только доллару – власть и хвала!..

...Над отечеством – «смог» обновленья:

Жги, огонь, что спилила пила!

Над отечеством – гарь перестройки,

Пустошь духа, корчёвка корней...

Русский дух – в старом образе тройки

Удила закусивших коней?!

В повседневной крутясь карусели,

Круг за кругом, за благом гонясь,

Забывал: все блаженные – пели:

Неимущий, и пахарь, и князь.

* * *

Мне чужеродная душа

Как можно проще жить велела,

Чтоб, чёрным вороном кружа,

Глазеть, как немощь душит тело.

...Ах, одуванчики могли б

В свои меха сто лет рядиться,

Когда б не инеи легли

На постаревшие их лица!

Один из них – седой, как лунь –

Садится в поисках приюта

Мне на ладонь и просит: «Сдунь

Пушок морозный с парашюта...»

Такую просьбу ублажу.

...Потом скажу, что я пугаюсь

Его оставить на ханжу,

Что выдаст даже смерть за завязь.

* * *

Не стихи бы – так и нечего

Делать было б на земле.

Сила мига быстротечного –

Месяц, вызревший во мгле.

...Задержать на небе звёздочку,

Показавшую на миг

Небо застившему облачку,

Как бывает дух велик.

Озарила – надо, надобно! –

Сердце хмурое земли, –

Нет ни паводка всеядного,

Ни обломков на мели.

Полноводны павы-реченьки,

И без всякого труда

Вверх плывут, приняв на плечики

Сном гружёные суда.

* * *

Мудреет август...

Чую: в нём

Всё плодоносней ген покоя.

Когда-нибудь и мы вернём

Душе людской – её людское.

Как славно, руку положа

На деревянные перила,

Сравнить их с лезвием ножа,

Чья ярость с возрастом остыла.

Доверить тело не юнцу,

Мозги отринувшему напрочь

Лишь оттого, что день – к концу, –

Но зарядиться верой за ночь

В то, что душа рассеет страх,

Став сумасшедшей в гонках лета.

...Ей на семи стоять ветрах

Ещё придётся вновь

за это.

* * *

Слабá сентябрьская трава –

В ослабших стеблях чую вялость.

...Ласкала пальцами сперва

Всё, что ей под руку попалось:

Хребет горушки, где росла, –

Весь в позвонках – комочках глины, –

Вихры дождей, не знавших зла,

Пропавших в зарослях малины.

А пригибали как могли,

На лоскутки кроили травы,

С цепи сорвясь, ветра земли.

На них нельзя найти управы.

Выход к морю

...Полюбить на осеннем причале

Одиночество лишь потому,

Что дымы выедают ночами

Всем глаза, – не ему одному?

Разом вымокнув, крепко, до нитки,

Под дождём, что сбивает листы,

Я дошла до размокшей калитки,

Той, чьи доски не так уж чисты.

Обросла она комьями глины,

Островками зелёного мха.

В этом осени, что ли, повинны,

Что калитка никчёмна, плоха?

...А с крыльца – полюбуюсь зарёю,

По которой плывут паруса

Облаков, – и калитку открою

Одиночеству в ней – в небеса.

И шагну вслед за ним;

И пространство –

Зазывающей гладью реки

Будет к нам, одиноким, пристрастно:

К морю выведет: «Вы – моряки».

* * *

Мечту о лете отложу,

Её за осень отодвину:

Высь – не стригущему стрижу,

А журавлей доверю клину.

Они курлычат, журавли,

В осеннем небе, светом скудном...

Завесу листьев размели

По сторонам, как темень – судном.

Идет судёнышко, пыхтя, –

И режет, режет – клином! – воду...

Возможно, так же, как дитя,

В речной воде не знает броду.

Но всё же к берегу придёт –

Его цветами встретит пристань.

...И журавлиный клин восход

Прощально крестит в небе мглистом.

* * *

Ужели ты, моя душа,

Себе велела затаиться?

В осеннем времени раскрыться

Тебе бы, листьев лёт верша.

Зачем же, кутаясь в платок

Послевоенный, старый, вдовий,

Себя зарыть ты хочешь впрок

В снег обывательских злословий?

Ты в осень входишь, ты – вдова,

Ты приближаешься к погосту,

Где все берёзы-дерева

На листья ссыпали берёсту.

Какой распахнутый ковёр!

Накрыло охру снегом белым.

И очищающий костёр

Не разожжёшь рывком умелым.

Здесь не легко, – спокойно здесь.

В свои права зима вступила.

Пусть остаётся всё как есть:

И снег, и мужняя могила.

* * *

Пусть не сложится миф

О подстреленном лете на взлёте.

Вызревает тепло,

Как антоновки плод, не спеша...

Зёрна в мякоти яблок – «ребёнками»

В яблочной плоти,

И по капле – как мёд! –

Прибывает в той плоти душа.

Я ещё поживу,

Если только осилю раненья

От бессильных людей,

Убоявшихся плачей и дум...

Свет антоновских яблок

До белого выжду каленья.

(А бессильные – пустят

И сад-виноград на изюм...)

Виноградная гроздь –

Знак сладчайшей божественной неги...

И до времени сорвана,

Вызвав оскому и зуд!