Мак и его мытарства

Пирелли понимает, но таинственно молчит. И лишь через несколько секунд он делает Борези предложение, которое под занавес их долгого разговора бросает на эту ночную встречу сомнительную тень:

– А теперь, сеньор чревовещатель, позвольте мне пригласить вас в мой номер этого отеля, потому что мне хочется, чтобы вы крепче уверовали в истинность моей истории и знали, что время от времени у меня за спиной возникает мертвец. И еще, чтобы вы не сомневались в том, что я в самом деле бывал на острове Ява, позвольте преподнести вам кое-какие тамошние диковины: они у меня в номере, так что прошу вас подняться со мной туда, я хочу вручить вам кое-какие сувениры. Это зонтик, наконечник которого с помощью потайной пружины превращается в остро отточенный клинок, нечто вроде штыка, как знать, может быть, он когда-нибудь пригодится вам. И еще мне бы хотелось, чтобы мы с вами отринули все наши горести и прилегли рядышком: вам не кажется, что так у нас было бы больше времени обсудить вдвоем все, что происходит в мире?

Мы, впрочем, знаем, откуда смог вынырнуть зонтик с Явы, и это заставляет нас думать, что принявший подарок Барнези – тот самый человек, от которого получил его Вальтер.

Отдельного упоминания заслуживает неизбежный «момент укачивания», имеющийся во всех рассказах книги Санчеса, и «Старые супруги» – не исключение. Это свинцовоподобный «момент» наступает вскоре по окончании диалога двух собутыльников, и дальше рассказ внезапно обретает густоту, и тут уж за пять миль становится видно, что язык рассказа заплетается, как если бы жестокая мигрень, разом поразив обоих беседующих, ошеломила их и огорошила.

И все же, несмотря на эту зону качки-болтанки и на растворимый аспирин, этот рассказ по своей атмосфере, по пронизывающей его метафизике супружеской тоски, должно быть, самый удачный из пяти первых в книге. «Смех в зале» более эмоционален, но «Старые супруги» кажется более завершенным. Главный его недостаток – это эпиграф из книги Раймонда Карвера «Собор», и звучит он так: «Я так повернул разговор, чтобы он упомянул имя своей жены. Олья, сказал он. Олья, повторил я про себя. Олья».

В чем, с позволения сказать, фишка с этим Карвером? Что делает Карвер в старом базельском отеле? И еще непонятно, зачем Санчес взял эпиграфом эту малозначащую фразу. Хотел, чтобы читатель прочел о свадьбе реальности и вымысла, как будто они тушились вместе в скороварке? Уверен, что это не так. Рассказ по стилю напоминает Карвера, но воссозданный там мир куда сложнее и утонченнее его приземленного мира. И, наконец, это у меня теперь голова как скороварка, и едва ли я способен буду продолжать сегодня. Должен признаться, спиртное отбивает у меня способность соображать. Я уж даже не знаю, Пирелли я или Борези.

Фоном слушаю Лу Рида.

Олья, повторяю я себе и буду повторять, пока она не услышит. Кто «она»? Олья или Кармен? Почему она делает вид, будто не знает, что я веду дневник? Что же тогда, по ее мнению, я часами делаю здесь, в кабинете, то и дело начиная шарить в интернете? Она презирает мир литературы. Науки позволяют ей чувствовать свое превосходство, хотя действительность напоминает, что она реставрирует мебель. Но почему ради того, чтобы отличаться от меня, непременно надо презирать библиотеки? Откуда такая преувеличенная непереносимость печатного текста? Она ведь не позволяет держать в гостиной даже телефонный справочник.

Ладно, утро вечера мудренее. Проклятущий джин.

В голове у меня только воспоминания о неудачах. И эта болтанка, от которой она пухнет и одуревает.

17

В полдень я вышел прогуляться и к немалому своему удивлению встретил племянника Санчеса, который, хоть и сбрил бороду, выглядел еще более несчастным и запущенным, нежели при нашем знакомстве, и, судя по всему, еще не ложился, а на меня поглядел с таким видом, словно припоминал, откуда он знает этого хмыря?

Хотя в тот день я поглядывал на него, стараясь, чтобы это было незаметно, он, небось, все равно обратил на меня внимание, потому так и уставился на меня теперь. И ни одним мускулом не дрогнув, я спросил:

– Простите, не вы ли будете племянник Санчеса, верно?

– Буду. Нынче вечером, – ответил он.

И удалился стремительно, словно испарился, растаял за углом.

Сволочь такая.

&

Печального героя шестого рассказа под названием «Долгий обман» зовут Баси, и уже во втором абзаце о нем сообщается, что «вся жизнь его была цветком запоздалым». Рассказ начинается в хорошем ритме, внятно и, так сказать, дееспособно, из чего следует, что автор, принимаясь за него, был совершенно трезв и, без сомнения, чурался «моментов качки и болтанки», заложником коих становился так часто.