Макароны по-флотски

Итак. Тяжёлые ворота бункера прикрывала слегка подранная маскировочная сеть, призванная давать тень на уютную курилку. Иных функций от неё ожидать глупо, поскольку супостат из своего космоса прекрасно видит весь процесс её натяжения и снятия. Да и цветом своим она не ахти как походит на окружающую растительность. Опять же: ведь не может бетонная дорожка с побелёнными бордюрами идти в никуда, в синтетические кустики? А кустики так и цветут буйной зеленью до самой зимы и лишь в начале ноября вдруг исчезают бесследно, обнажая таинственные толстые двери (спутники ж зимой не летают, ага), а в июне так же неожиданно прорастают за одну ночь, и сразу зелёные... Но – не будем спорить. В отделе маскировки лучше знают, может бетонная дорожка вести в никуда, упираясь в холмик, или нет.

Без пяти контр-адмирал остановился перед огромной, крашеной пятнами железной дверью. Дверь эта должна быть всегда закрыта, потому что кругом шастают ЦРУ и Моссад. Но это в теории. Как только увидели на горизонте широкую чёрную фигуру без фуражки, дверь спешно завинтили изнутри. Капитан первого ранга нажал чёрную кнопочку, и внутри зажурчал нежный звоночек, своим грохотом способный поднять из могилы всех покойников планеты со времен Аменхотепа IV.

Круглая ручка на двери с лязгом покрутилась, створка грузно отъехала в сторону, освобождая широкий проход, и перед капитаном первого ранга возник тщедушный матросик, материализовавшись из мрачного чрева специального фортификационного сооружения. Внешний вид матросика с головой выдавал его происхождение: потомок Чингисхана. На левом рукаве чудом держалась повязка дежурного по проходу через эти самые ворота. Матросик по всем правилам отдал честь, старательно вытянув шею, и грозным фальцетом потребовал:

– Плопуск! – далее должно было последовать слово «однако», но матросик непостижимым образом сдержался.

– Пропуск? Хе-хе, молодец! Ну-ну, – сказал довольный капитан первого ранга, шаря рукой за пазухой, – всё правильно, бдительность – наше оружие. На, сынок, смотри.

И показал стражу ворот красный коленкоровый разворот с двуглавым орлом. Сын степей (а может, тундры) ещё сильнее вытянул тоненькую шейку, силясь рассмотреть содержимое пропуска, и прохода пока что не уступал. Комары зудели, солнце светило. Капитан первого ранга нахмурился.

– Что, бдительный ты мой, плохо видно? – и сунул пропуск матросику прямо под нос.

Тот упёрся в красный прямоугольник, медленно шевеля губами, потом прищурил глаз и задумался надолго.

Капитан первого ранга, без пяти адмирал, начал терять терпение.

– Ты что, военный, в лицо меня не знаешь?

– Никак нет, – признался матросик.

Судя по всему, он не врал.

– Ну-у, тудыть-растудыть... – капитан первого ранга неодобрительно покачал головой, крепко посаженной на кряжистую красную шею; он явно расстроился и поднёс пропуск почти к самым глазам бдительного: – Смотри вот сюда, родной. Видишь? Здесь самолётик, чайка и рыбка. Чайка – это такая птичка…

– Так точно...

– Ну вот. А это значит, что я тут самый главный, и мне везде можно. И туда, – он показал рукой, – и во-он туда, и сюда. Понял?

Кажется, до матросика что-то дошло, потому что он мгновенно обернулся к зелёной стене, где за серой бязевой занавесочкой висел в рамке образец пропуска. Он спешно отодвинул занавесочку, зорко глянул туда и тут же задёрнул обратно. Лицо его сделалось печальным.

– Нет... Не могу, – он сокрушённо помотал головой. – У вас плопуск лазный. У вас лыбка, птиська и самолотик...

– Ну?!

– А у меня здесь облазец. Там только лыбка есть, – матросик развёл руками. – А самолотик нет. И птиська нет. Не могу пустить.

Обалдевший капитан первого ранга чуть не уронил свой расшитый золотом кивер. Рот открылся, судорожно хватая воздух.

– Да почему же, епона твоя мама?!

Лицо матросика сделалось совсем печальным и отразило нешуточную внутреннюю борьбу. Наконец, чувство воинского долга победило, и он уже совсем решительно покачал головой. Вдохнул горестно, насколько мог широко раскрыл глаза и, как бы извиняясь, потянулся на цыпочках к голове «без пяти», где тихо и искренне прошептал в самое капразово ухо:

– Ну не могу я! Мичман пы$dы даст!..

БЕЗ НАЗВАНИЯ...

– А я вас туда посылал, что ли?

– Нет, не посылали.

– Ну – и?

– Не вы посылали. Родина меня посылала…

– Знаете что? Я вам не Родина. Я работник военкомата.

– Понятно.

И он уходил. С кем говорить? Не с кем. Родина – это все и никто. Никто конкретно.

Майор, находящийся на ежемесячном денежном «удовольствии» – это РАБОТНИК военкомата. Не военнослужащий, а именно работник… Типа пахарь. Что живот, что жопа – во!

А в Кандагаре было ну ни фига не холодно. Жарко было в Кандагаре. Даже в горах, где зимой по идее и по природе должно было быть очень холодно. Горело всё. Горели «бээмпухи», горели «бээмдэшки», горели гимнастёрки, тельники и прочее хэбэ. И горели души. И уж конечно, горели тела. Натурально горели. Пахло мясом. Жутко пахло горелым мясом. И совсем не говядиной.