Македонский Лев

"Давай предположим, что твой Парменион так и не стал Гибелью Народов. Как бы в таком случае он помог Спарте этого мира? Он бы никогда не оказался здесь, потому что не было бы и Александра, за которым он отправился. Понимаешь?"

Разум Дераи смешался, и она тряхнула головой. - Так ты хочешь сказать, что Тамис моего мира была права? Не могу поверить в это!

Старая женщина пожала плечами. "Ты меня неправильно поняла. В контексте твоего мира она ошибалась, ибо ее действия привели к рождению Духа Хаоса и уничтожили твои грезы о любви. Но здесь? Здесь дитя может оказаться тем самым Искандером и надеждой Заклятия".

- Это вне моего понимания, Тамис.

"Так уж выходит, дорогая моя. Каждое предпринимаемое нами действие имеет множество последствий, одни добрые, другие злые. Возьми свою жизнь, к примеру. Когда тебя похитили в пору девичества, это свело вас с Парменионом вместе. Злое действие, но оно имело доброе последствие. И хотя моя тезка ошиблась, забрав тебя из Спарты, ты стала Целительницей. Мы обе не имеем представления, куда заведут нас наши действия. Вот почему последователи Истока не должны пользоваться орудиями зла. Всё, что мы делаем, должно быть сделано исходя из любви".

- Думаешь, любовь не приводит к злу?

"Конечно, может привести. Ведь любовь порождает ревность, а ревность порождает ненависть. Но любовь и побеждает, а деяния, продиктованные любовью, приносят гармонию гораздо чаще, чем разрушение".

- И мы будем обращаться с Филиппосом с любовью? - парировала Дерая.

"Я к нему ненависти не испытываю", - ответила Тамис. "Мне очень стыдно за него. Но я не приводила сюда Пармениона - хотя и должна была. И я не использовала свои силы, чтобы добиться убийства Филиппоса - хотя и это стоило попробовать. Я не сделала ничего такого, ибо мне неизвестно, какова во всем этом воля Истока".

- Звучит как попытка увильнуть, - сказала Дерая, - ведь ты не избежала того, что мой Парменион теперь здесь, и он - воин. Он попытается сразиться с Филиппосом, и в этой битве погибнут тысячи. Это же наверняка подразумевает использование орудий зла?

Старица кивнула. "Возможно. Однако я не могу, как бы этого не хотела, изменить мир. Что я могу - это лишь следовать своим принципам перед лицом мирового зла. Когда рак распространяется по телу, и хирург вырезает его, действует ли он на стороне зла? Он терзает тело и причиняет боль. Так это зло? Все понятия могут показаться глупостями перед лицом мировой мудрости. Был однажды взят в осаду некий город. Вражеский Царь сказал, что он пощадит город, если его жители возьмут одного-единственного ребенка и принесут ему в жертву, сбросив со стен. Город уже не мог выстоять против Царя, и, конечно, жители согласились, ибо убийство одного ребенка было более гуманным, чем вырезанные поголовно дети, если атакующие прорвутся через стены".

- И что они сделали?

"Они отказались."

- И что случилось?

"Они были убиты. Никто не выжил".

- И в чем же мораль, Тамис?

"На этот вопрос следует найти ответ тебе, дорогая моя. Считаешь, что они были неправы?"

- Не могу сказать. Но ведь младенец, который должен был быть принесен в жертву, погиб и так.

"Да".

- Так почему они отказались?

Тамис вздохнула. "Они поняли, что не избавиться от большего зла, если дать меньшему случиться. Зло всегда растет, Дерая. Дай ему дорогу однажды, и ты сделаешь это снова... и снова. Ты бы убила младенца?"

- Нет, конечно нет.

"Даже во имя спасения города?"

- Нет

"Так почему спрашиваешь, зачем они тоже отказались?"

- Потому что я знакома со злой природой Человека и понимаю его себялюбивую и малодушную натуру. Я удивлена, что целый город смог проявить такое благородство и твердость духа.

"У них был великий правитель, дорогая. Его звали Эпаминонд, и он был ближайшим другом Царя Пармениона. Народ обожал его за его добродетель. Они умерли за него".

- И что стало с Царем врагов?

"Он идет на Спарту, Дерая. Ибо этот человек - Филиппос."

- Я не останусь на это смотреть, - сказала Дерая. - Отправлюсь на юг, к Гигантовым Вратам. Не стану смотреть на Пармениона с... с его женой. И не стану смотреть, как он погибнет.

"Думаешь, он проиграет?"

- А как он может победить, Тамис?

Старуха не ответила.

* * *

Парменион лежал без сна, глубоко сожалея об уловке. Он понимал, что стал самозванцем, и это удручало его. Но какой оставался выбор? Не скажет же он Леониду, "я не твой царь, а воин из иного мира"? И если бы сказал, командовал бы он тогда спартанской армией? Он поднялся и оглядел лагерь.

Он увидел Нестуса, мечника, которого убил за то, что тот приказал принести Дераю в жертву. И Леарха, которого еще мальчишкой убил в Спарте в ночь нападения на Гермия. Тут и там попадались люди, чьи лица он вспоминал, но имена были стерты, потеряны в каких-то глубинных коридорах памяти.