Македонский Лев

После ухода Леонида Парменион вновь наполнил винный кубок и встал у окна, обозревая восточные кварталы города. Отсюда ему была видна торговая площадь, на которой продавцы съестных яств начинали ставить свои лотки. Несколько гонцов бегали по узким улицам, неся купцам вести о торговых караванах или кораблях. За дворцовой площадью работники убирали вчерашние отходы, нечистоты, которые вытекали на улицы из каждого дома по открытым глиняным трубам; тем временем высоко над городом, на холме акрополя, статуя Зевса взирала на горы - отвесные, гордые и неприступные.

Почти сорок тысяч человек проживало здесь, рассказывал Леонид, больше половины из них были рабами либо слугами. Настроение Пармениона было не таким уж приподнятым ввиду предстоящего сражения.

Этого было недостаточно, понимал он, для того, чтобы противостоять людской силе Македонов. Однако его двойнику это почти удалось. Нет. Ключевую роль тут играла подготовка... и эффект внезапности. Но как застать врасплох человека, который заранее знает, что ты предпримешь? Может быть, Филиппос прямо сейчас читает его сознание?

От этой мысли стало не по себе.

Македоны наступали, но как скоро они подступят к городу? Несколько дней назад они пережили битву. Скорее всего, Филиппос даст своим войскам отдохнуть, пожать плоды победы, погулять и пограбить окрестности. Пять дней? Три?

Он не воспримет спартанцев существенной угрозой - только не эти пять тысяч. И даже если к ним примкнет армия рабов, его это не обеспокоит.

Дверь за спиной открылась, и воздух наполнился легким ароматом духов. Вдруг он понял, кто вошел, и медленно повернулся, с трепещущим сердцем и внезапно пересохшим ртом.

Перед ним стояла Дерая, одетая в белое, расшитое золотом платье. Ее рыжие волосы были откинуты с лица назад и убраны в замысловатую прическу. Глаза были зелеными, кожа - с золотистым загаром. У него перехватило дыхание, когда она подошла к нему ближе. Спустя все эти годы он стоял лицом к лицу с женщиной, которую любил и которую потерял.

- Дерая! - прошептал он.

- Ты унизил Нестуса, - сказала она, выдавая глазами свой гнев, - и за это я буду ненавидеть тебя до самой смерти!

* * *

Парменион не мог говорить, шок был слишком велик. Он почувствовал, как задрожали ноги, и покинул террасу. Больше тридцати лет он любил эту женщину. Нет, попытался сказать он себе, не эту Дераю. Но логика была бессильна против представшего ему видения. Ее лицо и фигура жили в его памяти три десятилетия, и ее вид лишил его способности действовать.

- Ну, говори! - потребовала она.

Он покачал головой и поднял кубок с вином, отведя от нее взгляд, пытаясь сбросить наваждение.

- Тебе нечего сказать?

Тут гнев коснулся его, очень быстро разгораясь. - Нестусу вообще надо бы радоваться, что остался в живых, - сказал он ей. - А что до твоей ненависти, моя госпожа, так она будет недолгой. Весьма вероятно, что жить нам всем осталось не больше пяти дней. Коль желаешь провести их с Нестусом, иди к нему; я вас благословляю.

- Твое благословение? Это нечто, чего я никогда не получала. Я всегда лишь служила твоей цели: ты женился на мне ради того, чтобы стать Царем, украл мое счастье - а теперь вот даешь свое благословение. Что ж, будь оно проклято! Оно мне не нужно.

- Скажи, что тебе нужно, - сказал он, - и, если только это будет в моих силах, ты это получишь.

- Тебе нечего мне дать, - ответила она, развернувшись на носках и удаляясь к двери.

- Дерая! - позвал он, и она остановилась, но не обернулась. - Я всегда любил тебя, - проговорил он. - Всегда.

Тут она обернулась к нему, лицо раскраснелось, глаза горели огнем, но гнев ее тут же иссяк, едва она увидела выражение его лица. Не ответив, она отвернулась и покинула комнату.

Парменион отошел к скамье и сел, окутанный мрачными мыслями.

Вскоре старый слуга, Приаст, вернулся в покои Царя и поклонился.

- Что наденешь сегодня, господин? - спросил он.

- Боевое облачение, - ответил Парменион.

- Какой нагрудник выберешь?

- Плевать, - буркнул он. - Выбери сам, Приаст. Просто принеси его.

- Да, государь. Ты в порядке? - спросил старец.

- В порядке.

- А, - понимающе произнес Приаст, - это Царица не в духе. Мир рушится на глазах, но Царица негодует. Всегда она так - и почему ты не взял другую жену, мальчик? У многих царей по нескольку жен... да и она так и не подарила тебе сына. - Старик, видно, был в добрых отношениях с Царем, и Парменион ощутил дружеский, доверительный тон. И он ответил, не подумав.

- Я люблю эту женщину.

- Ты? - ответил Приаст, ошарашенный. - С каких это пор? И почему? Понимаю, конечно, что у нее прекрасное тело и подходящие для деторождения бедра. Но, во имя Зевса, у нее же прескверный норов.

- Как долго ты состоишь при мне, Приаст?

- Государь?

- Как долго? В точности?

- В точности? Ты даровал мне свободу после битвы при Орхомене. Тогда был, кажется... год Грифона? Времени немало утекло.

- Да, утекло, - согласился Парменион, ничего умнее не придумав. - Сильно я изменился с тех пор?