Македонский Лев

Парменион ничего не сказал, только подошел к широкой скамье у северной стены, растянулся на ней и стал внимательно слушать беседу. К нему подошел один человек - высокий и широкоплечий, одетый в простую голубую тунику с кожаным ремнем, застегнутым серебряной пряжкой. Его волосы были железно-серыми, а глаза - пронзительной синевы.

- Рад видеть тебя живым, государь, - сказал он глубоким и прохладным голосом.

Леонид подошел к этому человеку. - Мы тоже более чем благодарны, Сотерид, - проговорил он. - Ибо не устрой Царь обвала в ущелье, никто из нас не вернулся бы.

- Я слышал об этом, - сказал Сотерид, - но то была столь малая победа, что она не сравнится с огромным поражением, что вы потерпели.

- Да, не сравнится, - сказал Парменион, не сводя взгляда с глаз этого человека. - Но ведь поражение было предопределено, не так ли, Сотерид?

- О чем ты, государь?

- Разве ты не предсказал его? Не ты ли объявил, что знамения говорят не в нашу пользу? Что ж, хватит пустой болтовни, давайте начнем!

Парменион окинул взором зал, а Сотерид отошел подальше и сел рядом с Хирисофом, темноволосым мужчиной с волевым, выдающимся подбородком. Он был облачен в ярко-зеленые одежды, и на шее у него сверкало золотое ожерелье.

- Сегодня, - заговорил Парменион, - нам надлежит ответить только на один вопрос: Что ждет Спарту?

Леонид поклонился и вышел, дверь захлопнулась за ним.

- Ну конечно же, - произнес Хирисоф, - есть лишь один ответ, верно? Мы должны добиваться переговоров с Филиппосом. Мы не можем сейчас противостоять ему.

- Соглашусь, - вставил Сотерид. - Царь Македонов непобедим - в чем теперь убедился и наш стратег.

- Мне не по нутру голосовать за такое решение, - заявил Дексиппий, низкорослый коренастый воин, лысеющий и бородатый, - но решительно не вижу, как нам выстоять против него. Одним числом он способен смять наши фланги, вынудив нас сформировать боевой прямоугольник, а потом перебьет всех до одного с помощью лучников и пращников.

- А я скажу, давайте с ним сразимся всё равно, - рыкнул Клеандр. Парменион удивился, как столь мощный голос может исходить из такого костлявого тела; Клеандр был тощим до невозможности, кожа его была желтой, а глаза близоруки. - Что еще нам остается, братья мои? Мы столкнулись, не с вражеским Царем, а с демонической силой. Сдача на милость врага не избавит нас от дальнейших ужасов. Уж лучше пасть в бою.

- Со всем уважением, Клеандр, - сказал Хирисоф, - но ты и так уже умираешь. Все мы в незавидном положении, однако ты теряешь меньше чем другие обитатели города - женщины и дети, например.

- Да, я умираю, но не потому я призываю нас сражаться. Наши дети всё равно не будут в безопасности, как и дети Кадмоса. Мы столкнулись с чистым злом; тут не может быть компромиссов.

- В любой войне всегда имеет место преувеличение, - сказал Хирисоф. - Врага всегда изображают чудовищем. Филиппос - это воинственный Царь - непобедимый и неуязвимый - но он просто человек, не больше.

- Не соглашусь, - раздался другой голос, и Парменион повернулся к говорившему. Это был Ликон, самый молодой из эфоров, миловидный молодой человек лет двадцати пяти, темноволосый и темноглазый. - Я уже встречался с Царем Македонов и видел, что он творил при Метоне и Платеях. Я согласен с Клеандром: мы должны сразиться с ним.

Завязался спор. - Довольно! - рявкнул Парменион. Высокий, плотно сбитый мужчина с густой черной бородой сидел в дальнем конце зала, и Царь обратился к нему. - Ты еще не высказался, Тимазион. Тебе нечего предложить?

Тимазион пожал плечами. - Я не могу определиться, государь. Сердце мое велит сражаться, а голова велит подождать. Могу я спросить, что сулят знамения?

Сотерид поднялся, поклонившись сначала Царю, затем остальным эфорам. - Сегодня, - молвил он, - мы принесли агнца в жертву Зевсу Всеотцу. Его нутро было сгнившим, живот был поражен заразой. Смерть и разрушение грядут за попыткой пойти войной на Филиппоса. Боги против нас.

- Как при Мантинее? - осклабился Парменион.

- Именно, государь, - подтвердил верховный жрец.

- То была любопытная битва, - сказал Парменион. - Мы переломили их атаку и почти пробились в центр. Однако триста спартанцев не одержат победу над целыми полчищами. Еще любопытнее, конечно, предполагать, что было бы, если мы выступили бы с пятью тысячами воинов.

- Боги сказали слово против этого плана, - заявил Сотерид.

- Так ты нам сказал. А вот я нахожу странным то, что боги... Ахайи... приняли сторону Царя-Демона. Но я ведь не пророк, и не мне сомневаться в мудрости Зевса. Расскажи мне, Хирисоф, как бы ты примирился с Царем Македонов и спас Спарту?

- Это нельзя и обсуждать! - вскипел Клеандр.

- Молчать! - гаркнул Парменион. - Я желаю услышать Хирисофа. До тебя еще дойдет очередь, Клеандр.