Македонский Лев

- Победа или поражение? Да ведь жизнь - это не состязание, - сказала она ему. - Человек, который побеждает во всех битвах, но доживает жизнь в одиночестве, нелюбимый всеми, не победитель. Сколько бы ты ни возражал, ты сам это понимаешь. Если бы ты этого не понимал, то не служил бы Филиппу так преданно. Будь честен, Аттал, ведь ты его обожаешь.

- Да, это так, - закричал Аттал, - и это делает меня таким же дураком, как Парменион. Однако здесь я могу стать царем!

- Конечно можешь. И всё, что тебе надо для этого сделать, - это предать Филиппа и смотреть, как убивают его сына.

Аттал на мгновение замолчал, понурив голову. - Я предавал людей и раньше, - сказал он затем. - Это не трудно.

- Ага, но предавал ли ты когда-нибудь друга? - спросил Шлем, выходя из тени.

- У меня никогда не было друзей, - ответил Аттал.

- А как же этот... Филипп?

Аттал вздохнул. - Он доверяет мне. Он знает, кто я есть и какие поступки совершал, но всё же доверяет мне. Он даже называет меня своим другом. - Он вдруг рассмеялся полным горечи смехом. - И я действительно его друг. Я готов умереть за него... и, видимо, умру.

- Ну, - сказал Шлем, - если дискуссия окончена, то я, пожалуй, пойду обратно спать.

Аттал повернулся к Фине. - Я не предам мальчишку.

Она встала и подошла к нему. - Ты лучше, чем сам о себе думаешь, - проговорила она.

* * *

Дерая посмотрела в светлые глаза мужчины. Он покачал головой. - Я такой, какой есть, - прозвучал его ответ. Она смотрела, как он вернулся к скоплению валунов и лег там один. Она спешно вылетела из телесной оболочки, заглушая его страхи и относя его в убежище сна.

Ее дух странным образом воспрянул. Филиппос ошибался. Он читал Аттала, и прочел верно, однако допустил ошибку. Это была первая трещинка в неуязвимой броне Царя-Демона. Тиран ошибся.

Дерае верилось в это с трудом. Из всех людей, кого можно было соблазнить, Аттал казался самой легкодоступной жертвой. И всё же он отверг все обещания, хотя его темная сторона и вопила о том, чтобы их принять.

Жрица села, опершись спиной о валун. В тот миг, когда явился Филиппос, она подключила свое сознание к Атталу, чтобы усилить его волю, помочь ему. Но оказалось, что этого не понадобилось. Была в македонянине одна дрожащая нить, которая сияла во мраке его души: его любовь к Филиппу.

Откуда она взялась, удивлялась Дерая? Аттал мог быть обвинен в любых злодеяниях, и всё же он доказал свою непоколебимость. Она улыбнулась.

- Хорошая ночь, - сказал Шлем, присаживаясь рядом с ней.

- Я думала, ты хочешь спать.

Он кивнул. - Однако же почивание без снов похоже на смерть, госпожа.

- Вспомнил что-нибудь о своей жизни?

- Нет.

- Ты выглядишь очень спокойным. Мне бы не понравилось, если бы у меня украли прошлое.

Он улыбнулся, и металлическая кожа растянулась, обнажая бронзовые зубы. - Но я не знаю, каким было это прошлое. Есть нечто сродни блаженству в таком неведении. Быть может, я был злодеем. Быть может, в прошлом есть какие-то деяния, которых я постыдился бы.

- Я не чувствую в тебе никакого зла, Шлем.

- Но ведь мир меняет, затачивает нас, Фина, зло множится злом. Если человек растет со злобой в сердце, то его деяния и будут продиктованы этим чувством. Как Аттал, к примеру. А вот у меня нет воспоминаний. Я не заточен.

- Но суть твоя неизменна, - сказала она. - Ты спас Искандера, рискуя жизнью. И ты знаешь, что такое дружба и преданность.

- Но ведь мальчик способен избавить меня от этого... проклятия. Это дает мне весомую причину сражаться за него.

- Моя жизнь была долгой, - произнесла Дерая, - гораздо более долгой, чем можно судить по этому молодому телу. И опыт подсказывает мне, что зло преуспевает тогда, когда мужчины и женщины слабы. Ты не слаб. Уж поверь мне. Я не говорю, что ты был добрым человеком, или святым - твой навык в обращении с мечом говорит о том, что это не так. Но ты не злодей.

- Поживем - увидим, - ответил он.

* * *

Парменион стоял с Леонидом и Леархом у северного входа на поле для занятий, бесстрастно глядя, как рабы, слуги и старики строятся перед ними. Между ними ходили офицеры, приветствуя старых боевых товарищей и направляя ветеранов к западному краю, где сотни мечей, щитов и копий были сложены у стены.

В отдалении Парменион слышал стук молотов, ибо городские оружейники самозабвенно трудились, производя как можно больше оружия, наконечники для стрел, острия для копий, мечи и шлемы.

- Сколько людей набралось? - задал вопрос Царь.

- Четыре тысячи, - ответил Леонид, - но поле для занятий много не вместит. Эти, которые собрались к сегодняшнему утру, пришли с юга и востока города. Мы попросили... добровольцев... с севера и запада собраться здесь к вечеру.

- Как мы проследим за такой толпой? - спросил Леарх. - И как мы вколотим в них дисциплину всего за пару дней?

- Я хочу, чтобы рабам передали всего два навыка, - сказал Парменион. - Те, кого мы отберем, должны будут научиться стоять в боевом порядке широкой шеренгой, и еще двигаться тесным строем для атаки.