Макей и его хлопцы

Село родное немец сжёг,
Повешен старина
На перекрёстках трёх дорог —
На страх и гора нам.
Но страха нет у нас в сердцах
А горе месть взрастит
И за казнённого отца
Сын немцам отомстит.
Гроза полиции — Макей
Идёт войной на них,
Его четыреста парней
В огонь и воду с ним.
Через поля и топь болот,
Чрез ночи мрак густой
Народных мстителей ведёт
Макей на смертный бой.
И сам товарищ комиссар
Пред ними речь держал,
Чтобы в груди горел пожар,
В руке блестел кинжал.
Винтовка, автомат, наган,
Гранаты на ремне, —
Чтоб всё, чем можно бить врага,
Кипело на войне.
В Бацевичах уже дрожит
Немецкий гарнизон,
И в ужасе от них бежит
В кальсонах фон–барон.
Через леса и топь болот,
Чрез ночи мрак густой
Народных мстителей велёт
Макей на смертный бой.

Хлопцы из других отрядов не скупились на похвалы, хотя поэт–макеевец, конечно, и не очень складно нависал эту песню. Разыскав поэта, они под громкое «ура» стали бросать его вверх. Макеевцы с таинственным видом сообщили гостям, что они ещё и не такие песни услышат сегодня на концерте.

— И заметьте — всё это написал нам Свиягин, — сказал Байко с таким видом, как будто это он сам написал.

— Послухаем, послухаем, — пробасил, улыбаясь, чубатый парень из отряда Бороды.

Раздалась команда к построению. И вот колонна вытянулась на полкилометра в глубь леса, голова её вышла на поляну. Впереди отряд Макея, за ним березовцы, потом отряд Бороды и, наконец, бывшие лосевцы — теперь сафроновцы. Особой группой выстроились пятьдесят автоматчиков и двадцать ручных пулемётчиков. Среди последних — черномазый цыганёнок Петы» Кавтун, высокий Иван Шутов, Юрий Румянцев. Автоматчиками и пулемётчиками командовал Андрей Юрчук. Он молча смотрел на товарищей, ожидая команды «Марш».

Наконец, Стеблев скомандовал «Марш!» и сам пошёл во главе вооруженной колонны. Невысокий, с суровым лицом, он имел величавую осанку. Это про него партизаны говорили «чёртом идёт».

Позади колонны — две пушки Макея и телега с миномётами. В середине колонны — интернациональная группа. Тут — русские, украинцы, белоруссы, люди десятков национальностей. Вот — широкоплечий и низкорослый Гриша Артеньян из Армении, рядом с ним высокий, бледнолицый молдаванин Петр Мартирос, якут Александр Ялтыков, ингуш Тибеев, позади| азербайджанец Мамед–оглы Гасанов или просто Гасан. Широкая улыбка не сходит с его лица. Нарушая уставное положение, он кому-то машет рукой. Идут здесь также чехословаки, поляки и даже два австрийца, перешедшие к партизанам–берёзовцам.

Парад кончился. Командиры и комиссары отрядов сошли с трибуны. Их место занял Юрий Румянцев. Он объявил, что скоро начнётся партизанский концерт. Павлов улыбнулся в свою широкую бороду. Макей озорно подмигнул ему. Хачтарян тряхнул гривой своих волос и сказал, сверкая большими коричневыми глазами:

— Вот пасмотришь, Барада, какой канцерт.

Трибуна быстро превратилась в театральные подмостки. На сцену выбежал «Рыжий» — это Юрий Румянцев. В руках у него гитара, на голове порванная шляпа, из-под неё торчат прямые рыжие волосы, на несу — чёрные роговые очки. Брови ломаными стрелами взлетели кверху, под носом шевелится рыжая щётка усов. На нём — серая в клетку жилетка. Но самое уморительное — штаны, широкие–широкие. Штанины у них разные: одна синяя в красную полосу, другая белая в жёлтую и зеленую клетку, Румянцев прекрасно знает клоунаду, он так и сыплет шуточками и остротами. Здорово достается от него полицаям, фашистам, Гитлеру. Расхваставшись, он по секрету сообщил, что знаком с самим фюрером, что тот будто бы ему сказал, что хотя ему и не очень нравится, как играет русская «Катюша», однако его утешает сознание, что он околеет с музыкой. Досталось от него также трусам и паникёрам.

— Ну–ну! Даёт жару! — восхищались зрители.

Под конец Румянцев спел «О пирогах и пышках, о синяках и шишках».

— Слова Свиягина, — объявил конферансье.

Исполнил он ее виртуозно: то пел, то говорил речитативом, не скупясь при этом на жестикуляцию, в которой он был просто талантлив. Громадная светлая поляна, заполненная народом, ревела от восторга:

— Даёшь ещё!

— Просим!