Макей и его хлопцы

Наступление начали в пять часов утра. В абсолютной тишине с двух сторон подошли партизаны к городу. Когда в небо взвилась красная ракета, с того берега по Дзержинску ударила пушка. С нарастающим гулом над головами партизан пронесся снаряд. Он разорвался где‑то в центре города, взметнув в утреннее небо, подрумяненное зарею, султан чёрной обожжённой земли. По всем улицам к центру города двигались партизаны, крича и стреляя на ходу. Несколько полицаев выбежали в нижнем белье и заметались из стороны в сторону. Они упали, сражённые партизанами. Елозин, ругаясь, бежал дальше, по улице.

— Бей, гадов! — кричал он. Лицо его было бледным, в больших глазах, налившихся кровью, светилась злоба. Рядом с ним шумно бежали Данька Ломовцев, Коля Захаров, Петрок Лантух, Румянцев, Догмарёв. И они тоже что‑то кричали. Вдруг все, точно по команде, остановились. Улицы Дзержинска были пусты. Город словно вымер. Партизаны переглянулись.

— Нет ли тут подвоха, — сказал с тревогой Ломовцев и оглянулся по сторонам. Он посмотрел на чердаки, ожидая оттуда выстрелов. Но всюду было тихо. С того берега ударила пушка Изоха. Снаряд разорвтлся недалеко от партизан. Они попадали на землю. «Свои побьют — это обиднее всего», — думал Ломовцев. Уже лёжа на земле, забрызганный грязью разрыва, он решил послать Румянцева к Макею с донесением. «Город пустой—никого нет», — написал Ломовцев и передал записку подвернувшемуся Догмарёву.

— Саша, к Макею!

Догмарёв со всех ног бросился бежать. Прочитав донесение, Макей пожал плечами и передал его комиссару. Вскоре такие же донесения были присланы от других командиров групп.

— Надо быть осторожными, — сказал Макей, — нам могут устроить хорошую баню.

Просигнализировали, артиллеристам, чтоб прекратили огонь. Было решено приостановить наступление. На улицы вскоре вышли жители города. Они сказали, что немцы только этой ночью покинули Дзержинск, но куда ушли — неизвестно.

— Как это неизвестно?! — сказал кто‑то сердито из толпы. — На Кличев потянулись. Сожгли здесь всё, что могли, и пошли в другое место — там будут теперь палить. И защитить нас некому. Вот какая она, блокада‑то!

Макей и все его хлопцы почувствовали острый укор в этих словах неизвестного гражданина, словно устами этого человека говорил весь народ.

Макей решил идти под Кличев, в село Воевичи. Он тут же поделился своими соображениями с Сырцовым.

— Остроумно, — улыбнулся комиссар, — надо действовать и на психику противника.

Село Воевичи — в семи километрах от Кличева. Деревянный мост, перекинутый через реку Ольсу, не был ещё в то время разрушен, и Макей решил перевести в этом месте своих хлопцев обратно на ту сторону реки.

Ночь. На небе ущербная луна, заволакиваемая тучами. Группа партизан в десять–пятнадцать человек, делая шаг на месте, энергично топает на деревянном настиле моста. Они стучат так громко, что, кажется, идёт бесчисленное множество людей. Девять ездовых с гиком и посвистом носятся из конца в конец Воевичей. Слышатся голоса отдающих приказания:

— Первой роте занять южную окраину деревни!

— Второй и третьей ротам — у трех сосен.

— Батарее занять кладбище. Развернуться на Кличев!

Вместо трёх рот, три группы в двадцать–двадцать пять человек, беглым шагом, нарочно громко топая ногами о каменистую дорогу, занимают указанные места.

Затрещал пулемёт, и словно эхо ответили ему в разных концах деревни редкие ружейные выстрелы. В лунное небо взвилась красная ракета и, озарив всё вокруг красноватым светом, стала медленно опускаться на землю. Она упала где‑то за Ольсой. Никто в эту ночь в деревне не спал и наутро в народе только и было разговора, что о ночном событии.

— Сам Макей приезжал…

— А что партизан было, хмара!

— Сила! — бросал третий, — теперь, немчура, держись!

Больше всех о партизанской силе говорил старый охотник, наивно–восторженный, любивший прихвастнуть? старик Силантий Соколов.

— Своими глазами видел, — врал он, вполне, впрочем, убежденный, что говорит правду, — своими глазами видел — Макей пушку во какую вёз! «Батарея, говорит, по кличевской полиции — пли!» Как бабахнет! Там полицаи да немчушки, чай, под стол, думаю, полезли.

— Это ты уж через край хватил, дядя Силантий. Чего же мы, в таком разе, выстрела громады не слыхали?

— Оглох, знать, ты, кум, вот и не слыхал. Посмотри поди, у меня в хате все стёкла из окон посыпались.

Когда старик Силантий говорил это, его старуха, готовясь к пасхе, протирала целёхонькие стекла в окнах хаты.

Так или иначе, слух о предпринятой партизанами контрблокаде кличевской полиции достиг ушей противника. В Кличеве немцы почувствовали себя, словно волки, прижатые в угол вилами. Со страхом произносили они слово «партизан», о ловкости, бесстрашной, почти сказочной смелости которых создавались в народе легенды.

— Ну, как? — говорил Макей, шагая впереди и обратив свое смеющееся лицо к Сырцову. Чёрные татарские усики его топорщились, на рябом лице светились хитрые проницательные глаза.