Махабхарата

Зловещие знаменья вижу повсюду.

Зачем убивать я сородичей буду?

Мне царства, победы и счастья не надо:

К чему мне, о Пастырь, сей жизни услада?

Те, ради кого нам победа желанна,

Пришли как воители вражьего стана.

Наставники, прадеды, деды и внуки,

Отцы и сыны напрягли свои луки,

Зятья и племянники, дяди и братья,-

Но их не хочу, не могу убивать я!

Пусть лучше я сам лягу мертвым на поле:

За власть над мирами тремя, а тем боле

За блага земные, — ничтожную прибыль! –

Нести не хочу я сородичам гибель.

В убийстве сынов Дхритараштры какая

Нам радость? Мы грех совершим, убивая!

Ужели мы смерть принесем этим людям?

Счастливыми, близких убив, мы не будем!

Хотя кауравы, полны вероломства,

Не видят греха в истребленье потомства,

Но мы-то, понявшие ужас злодейства,

Ужели погубим родные семейства?

С погибелью рода закон гибнет вместе,

Где гибнет закон, там и рода бесчестье.

Там жены развратны, где род обесчещен,

А там и смешение каст из-за женщин!

А там, где смешение каст, — из-за скверны

Мучения грешников будут безмерны:

И род, и злодеи, что род погубили,

И предки, о коих потомки забыли,

Лишив прародителей жертвенной пищи,-

Все вместе окажутся в адском жилище!

А касты смесятся, — умрет все живое,

Разрушатся все родовые устои,

А люди, забыв родовые законы,

Низринутся в ад: вот закон непреклонный!

Замыслили мы ради царства и власти

Родных уничтожить... О, грех, о, несчастье!

О, пусть без оружья, без всякой защиты,

Я лягу, потомками Куру убитый!"

Так Арджуна молвил на битвенном поле,

На дно колесницы поник, полон боли,

И, лик закрывая, слезами облитый,

Он выронил стрелы и лук знаменитый.

2

Познавший высокую боль состраданья,

От Кришны услышал он речь назиданья:

"Как можно пред битвою битвы страшиться?

Смятенье твое недостойно арийца,

Оно не дарует на поприще брани

Небесного блага и славных деяний.

Отвергни, о Арджуна, страх и бессилье,

Восстань, чтоб врагов твои стрелы разили!"

Тот молвил: "Но как, со стрелой оперенной,

Мне с Бхишмой сражаться, с наставником Дроной?

Чем их убивать, — столь великих деяньем,

Не лучше ль в безвестности жить подаяньем?

Убив наших близких, мы станем ли чище?

О нет, мы вкусим окровавленной пищи!

Еще мы не знаем, что лучше в сраженье:

Врагов победить иль познать пораженье?

Мы жизнью своей наслаждаться не сможем,

Когда Дхритараштры сынов уничтожим.

Я — твой ученик. Ты учил меня долго,

Но в суть не проник я Закона и Долга.

Поэтому я вопрошаю, могучий,

Ты должен мне ясно ответить: что лучше?

Мне счастья не даст, — ибо сломлен скорбями,-

Над смертными власть или власть над богами,

И вот почему я сражаться не стану!"

Сказал — и замолк, в сердце чувствуя рану.

А Кришна, с улыбкой загадочной глянув,

Ответил тому, кто скорбел меж двух станов:

"Мудрец, исходя из законов всеобщих,

Не должен жалеть ни живых, ни усопших.

Мы были всегда — я и ты, и, всем людям

Подобно, вовеки и впредь мы пребудем.

Как в теле, что нам в сей юдоли досталось,

Сменяются детство, и зрелость, и старость,-

Сменяются наши тела, и смущенья

Не ведает мудрый в ином воплощенье.

Есть в чувствах телесных и радость и горе;

Есть холод и жар; но пройдут они вскоре;

Мгновенны они... О, не будь с ними связан,

О Арджуна, ты обуздать их обязан!

Лишь тот, ставший мудрым, бессмертья достоин,

Кто стоек в несчастье, кто в счастье спокоен.

Скажи, — где начала и где основанья

Несуществованья и существованья?

Лишь тот, кому правды открылась основа,

Увидел границу того и другого.

Где есть бесконечное, нет прекращенья,

Не знает извечное уничтоженья.

Тела преходящи; мертва их отдельность;

Лишь вечного Духа жива беспредельность.

Не плачь же о тех, кто слезы недостоин,

И если ты воин, — сражайся, как воин!

Кто думает, будто бы он есть убийца,

И тот, кто в бою быть убитым боится,-

Равно неразумны: равно не бывают

И тот, кто убил, и кого убивают.

Для Духа нет смерти, как нет и рожденья,

И нет сновиденья, и нет пробужденья.

Извечный, — к извечной стремится он цели;

Пусть тело мертво, — он живет в мертвом теле.

Кто понял, что Дух вечно был, вечно будет,-

Тот сам не убьет и убить не принудит.

Смотри: обветшавшее платье мы сбросим,

А после — другое наденем и носим.

Так Дух, обветшавшее тело отринув,

В другом воплощается, старое скинув.

В огне не горит он и в море не тонет,

Не гибнет от стрел и от боли не стонет.

Он — неопалимый, и неуязвимый,

И неувлажняемый, неиссушимый.

Он — всепроникающий и вездесущий,

Недвижный, устойчивый, вечно живущий.

А если он есть, — и незрим и неявлен,-

Зачем же страдаешь ты, скорбью подавлен?

Но, если бы даже ты жил с убежденьем,

Что Дух подлежит и смертям и рожденьям,-

Тебе и тогда горевать не годится:

Рожденный умрет, а мертвец возродится.

И должен ли ты предаваться печали,

Поняв, что неявлены твари вначале,

Становятся явленными в середине,

Неявленность вновь обретя при кончине?

Кто Духа не видел, подумает: чудо!

И тот, кто увидел, подумает: чудо!

А третий о нем с изумленьем внимает,

Но даже внимающий — не понимает!

Всегда он бессмертен, в любом воплощенье,-

Так может ли смерть принести огорченье?

Исполни свой долг, назиданье усвоя:

Воитель рожден ради правого боя.

Воитель в сраженье вступает, считая,

Что это — ворота отверстые рая,