Махабхарата. Рамаяна

В коровьем стаде — бык, олень средь ланей,
Зажегся месяц ясный в звездном стане.
Его шатер из лучезарной ткани
Над Ма́ндарой мерцал и в Океане.

Его лучей холодное сиянье

Оказывало на волну влиянье,
На нет сводило черноты зиянье, —
С мирскою скверной — тьмы ночной слиянье.

На лотосы голубизны атласной

Безмолвно изливая свет прекрасный,
Он плыл, как лебедь царственно-бесстрастный,
Как на слоне седок великовластный.

Венец горы с отвесными боками,

Слон Вишну с позлащенными клыками,
Горбатый зебу с острыми рогами, —
По небу месяц плыл меж облаками.

Отмечен знаком зайца благородным,

Он мир дарил сияньем превосходным,
Берущим верх над Раху злоприродным,
Как жаркий солнца луч над льдом холодным.

Как слон-вожак, вступивший в лес дремучий,

Как царь зверей на каменистой круче,
Как на престоле царь царей могучий,
Блистает месяц, раздвигая тучи.

Блаженный свет, рожденный в райских кущах,

Он озаряет всех живых и сущих,
Любовников, друг к другу нежно льнущих,
И ракшасов, сырое мясо жрущих,

И мужних жен, красивых, сладкогласных,

Что спят, обняв мужей своих прекрасных,
И демонов, свирепостью опасных,
Летящих на свершенье дел ужасных.

Тайком взирало око обезьянье

На тонкостанных, снявших одеянья,
С мужьями спящих в голубом сиянье,
На демонов, творящих злодеянья.

Достойный Хануман увидел праздных,

Погрязших в пьянстве и других соблазнах,
Владельцев колесниц златообразных,
Услышал брань и гул речей бессвязных.

Одни махали, в помощь сквернословью,

Руками с шею добрую воловью,
Другие липли к женскому сословью,
Бия себя при этом в грудь слоновью.

Но в Ланке не одни пьянчуги были:

Мужи, носящие кольчуги, были,
И луноликие подруги были,
Чьи стройные тела упруги были.

Сын ветра, обегая подоконья,

Увидел, как прелестницы ладонью
Себе втирают в кожу благовонья,
С улыбкой или хмурые спросонья.

Был слышен зов оружие носящих,

И трубный рев слонов звучал, как в чащах.
Не город, а пучина вод кипящих,
Обитель змей блистающих, шипящих!

Сын ветра здешних жителей увидел.

Он мудрых Чар Хранителей увидел,
И разума ревнителей увидел,
И красоты ценителей увидел,

И жен, собой прекрасных, благородных,

За чашей собеседниц превосходных,
Возлюбленным желанных и угодных,
С планетами сверкающими сходных.

Иная робко ласки принимала,

В других стыдливость женская дремала,
И наслаждались, не стыдясь нимало,
Как будто птица птицу обнимала.

Он увидал на плоских кровлях ложа,

Где женщины, с возлюбленными лежа,
Блистали дивной сребролунной кожей
Иль превосходной, с чистым златом схожей.

По внутренним покоям, лунолицы

И миловидны, двигались жилицы.
Их взоры пламенели сквозь ресницы.
Сверкали их уборы, как зарницы.

Но где же Сита, Джанаки отрада,

За добродетель дивная награда,
Цветущий отпрыск царственного сада,
Из борозды родившееся чадо?

Где Раму возлюбившая душевно

Митхилы ненаглядная царевна,
Чей голос благозвучен, речь напевна,
Лицо прекрасно, а судьба плачевна?

Теперь ее краса мерцает вроде

Златой стрелы высоко в небосводе,
Златой прожилки в каменной породе,
Полоски златолунной на исходе.

Охваченное ожерельем дивным,

Стеснилось горло стоном безотзывным.
Так пава с опереньем переливным
Лес оглашает криком заунывным…

И, не найдя следов прекрасной Ситы,

Лишенной попеченья и защиты,
Затосковал сподвижник знаменитый
Потомка Рагху, с ним душою слитый.