Махмуд Эсамбаев

Там мы снимали эпизоды на пристани, где несут гроб начальника погибшей полярной экспедиции — барона Штоля. Там мы снимали сам парусник и сцены на корабле. Неподалеку нашли башню, на верхушку которой на спор с завязанными глазами залезает Крестовский.

Но еще раньше самое начало съемок было на берегу Финского залива, в Комарове. Там снимали эти проходы путешественников по льду, избушку-поварню и кресты — следы погибшей экспедиции барона Штоля. Мы нашли там большую гору вздыбленного льда — настоящий торос. Под ним снимали кульминацию ледового похода — драку…

После Ленинграда мы снимали в горах Кабардино-Балкарии. Жили мы, вся группа — человек около двухсот, в Нальчике, в гостинице. График жесткий. В 7.00 подъем, завтрак и на работу. Съемочная площадка была в Чегемском ущелье и на Голубых озерах, там снимали жертвоприношение и танцевал свой страшный танец шаман онкилонов — Махмуд. Добираться туда не меньше 50–70 километров, половина по горным дорогам. Не только актеров, но массовку надо привезти. Собирать народ для массовки нам помогал обком партии. А ведь их всех надо еще одеть, загримировать и, в перерывах, накормить. У нас были люди, которые этим занимались, и работали они самоотверженно.

Каждый вечер нужно готовить съемку на завтра. Мы возвращались, когда уже было темно.

Тут Махмуд… он же кавказский человек. Он обожает застолья. Он беспредельно гостеприимный и сам любит ходить в гости. Махмуд тогда был занят почти каждый день, снимались ключевые эпизоды, встреча шамана с пришельцами, добывание огня, жертвоприношение на Священном озере. Махмуд вообще очень ответственно относился к работе.

И вот, замечательно отсняв свой эпизод, он подходит к нам с Альбертом и говорит: «Так, ребята, на сегодня хватит».

Мы удивились.

— В чем дело, Махмуд?

— Дело в том, что сегодня нас ждет у себя председатель такого-то колхоза, замечательный человек, Герой Социалистического Труда, мой старый друг…

— Так ведь еще не всё сняли?!

— Ничего страшного. Завтра доснимем, а сейчас надо ехать, там уже всё готово к встрече с нами.

Отказать Махмуду невозможно. Мы приехали вместе с Альбертом.

Понятная и привычная картина — пара-тройка баранов готовится под шашлыки. Из ледяного горного ручья торчат горлышки бутылок «Столичной». Вина, как ни странно, почти не было — это уже потом, когда я стал просить, чтобы привозили вино, оно появилось. У них, председателей колхозов, считалось, что самое лучшее вино — это водка. Там же, в речке, охлаждаются бутылки настоящего чешского пива — большая редкость в те времена.

Скатерть-самобранка расстелена прямо на шелковой траве. Посмотришь, и глаза разбегаются, столько там разнообразной зелени, овощей, фруктов, приправ, холодных закусок, и все приготовлено так, что удержаться невозможно, обязательно попробуешь, настоящее объедение.

Махмуд, конечно, тамада.

Он произносит приветственное слово:

— Мой друг — председатель колхоза, Герой Социалистического Труда, рад приветствовать представителей славного советского кинематографа на своей земле. Поднимем же наши бокалы за этого великого и такого скромного человека…

Дальше он по очереди представляет гостей. И тут, конечно, нужно обязательно выпить до дна, а там по очереди пьем за уважаемых бригадиров, передовиков труда, ну и, конечно, за уважаемых стариков…

Если пить, как полагается, за всех подряд, то до конца ни за что не усидишь, опрокинешься. По первому разу мы честно пили и нас уже ночью в полном беспамятстве доставляли в гостиницу. А ведь вечером, прежде чем заснуть, мы должны были подготовить съемку завтрашнего дня.

После первой поездки следующий съемочный день был сорван. Причем именно по нашей вине, потому что мы не в состоянии оторвать от подушки тяжелую голову. Конечно, в каждой киногруппе есть на такой случай второй режиссер, но с этими людьми у нас была какая-то непонятная чехарда. Одного уволили, другой сам потерялся, третьего назначили из ассистентов, но он, конечно, не мог вместо нас подготовить следующий съемочный день.

В другой раз мы уже тайком, через раз выливали водку на землю. Но делать это возможно было только после десятка тостов, когда внимание хозяев притуплялось, а то ведь — кровная обида: «Ты нас не уважаешь!»

Махмуд очень серьезно за дело взялся. Сегодня председатель этого колхоза, завтра другого, послезавтра третьего… похоже тут, на Кавказе, у него не было ни одного председателя колхоза, совхоза или директора предприятия, который бы его не знал и не мечтал пригласить к себе вместе с его московскими коллегами.

Я как-то попробовал его унять.

Махмуд даже рассердился:

— Ну, вот ты сам попробуй встань на мое место. Ведь это не просто уважаемые люди. Это мои друзья. С вами я тоже подружился. И если я еду к старому товарищу, то как же я не возьму с собой новых друзей. Это просто некрасиво получится!

Тогда я говорю: «Альберт, слава богу, что нас двое, будем ездить по очереди».

Еле-еле удалось убедить Махмуда, что работа не позволяет нам ездить вдвоем, и потом мы с Альбертом «дежурили», сменяя друг друга.