— Вот ведь человек! — говорил он. — Сын часовщика. Выгодно женился, стал полулакеем в Версале, где играл на арфе, пел и блистал остроумием и тем понравился королеве. Купил должность секретаря короля. По всему, должен быть мерзкий человек, а он и говорил, что не обязательно родиться благородным, а вот стать им желательно. И по этому принципу всего добился. Главное, действительно стал не лакеем, а человеком благородным. Дворянство тоже купил. Но для того, чтобы прославиться, выбрал творчество. «Севильский цирюльник» — абсолютный шедевр!
Очень любил Махмуд оперетту. Неудивительно, сам в оперетте начинал.
Дружил с Григоровичем и поддерживал изо всех сил, именно когда от него все отвернулись.
Очень возмущался, когда делили Таганку и Художественный.
— Театр — это вам не колбаса! — ворчал он.
Политиков не любил и политикой не слишком интересовался. К Хрущеву относился точно так, как это выражено в памятнике Эрнста Неизвестного — по черно-белому. И никогда этого не скрывал.
Очень любил детей и готов был разговаривать, играть, заниматься с ними, забывая о времени.
Вспоминает Хажбикар Боков: «Не сомневаюсь, что Махмуд Эсамбаев мог стать замечательным преподавателем и создать свою, единственную в мире, неповторимую школу. То, что этого не случилось, большая беда и непоправимая ошибка людей, возглавлявших Министерство культуры, официальные балетные школы и академии.
Махмуд хотя и был великим мастером танца, но он не был немым. Умел очень хорошо рассказывать, понятно, по-житейски, объяснять сложные вещи и оригинально, совершенно по-своему, философствовать.
Объяснял он это так: «Я ведь не просто танцор. Я — артист. Значит, человек публичный. Со сцены я должен уметь понятно разговаривать со зрителями любых стран и национальностей. В любой форме. Не только танцем, но рассказом и даже песней. Я это умею делать и люблю».
…Мы познакомились с Махмудом в конце пятидесятых. Это было после Всемирного фестиваля молодежи, Эсамбаев был уже широко признан и знаменит. Я работал тогда в Доме политического просвещения горкома партии. В мои обязанности входила организация бесед, лекций, диспутов с учеными, инженерами, передовиками производства. Особенно я любил устраивать встречи с артистами, музыкантами, художниками, писателями. Вскоре у меня появилось много друзей из круга творческой интеллигенции, которые умели интересно и умно разговаривать с людьми, доносить до них свои, порой довольно сложные и непростые, идеи и мысли. Мне хотелось всё интересное, что было в этих людях, сделать достоянием общества. Во многом это удавалось. Жаль, что сейчас такую форму просвещения можно увидеть только по телевидению, да и то лишь на одной-единственной программе «Культура». А в те давние уже времена это было по-настоящему большое и очень интересное направление пропагандистской деятельности горкома партии. Именно пропагандистской, не побоюсь этого слова, ведь пропаганда — это внушение, а внушать людям хорошее, разумное и полезное — исключительно благое дело.
Махмуд был одним из постоянных и любимых докладчиков. Именно так. Поверьте, он был не только гениальным танцором, но и лектором, умеющим понятно, увлекательно и ярко рассказывать о танце и красоте искусства, а через это и о жизни.
Вот и попробуйте представить себе, как человек, образование которого официально (и реально) составляло всего шесть классов средней школы, выступает в огромном заводском клубе перед несколькими сотнями, а то и тысячами людей. Он делится с ними удивительно тонкими и глубокими наблюдениями из мира хореографии и культуры. Рассказывает так, что люди слушают затаив дыхание. На такое выступление способны далеко не все дипломированные профессора-искусствоведы, а он объясняет, показывает да попутно еще такие забавные байки вставляет в свое повествование, что народ порой просто плачет от смеха.
То есть он умел говорить не только умно, тонко и понятно, но еще и остроумно, а это, согласитесь, великая редкость, и в этом отношении я даже не знаю, с кем его можно сравнить. Пожалуй, только с замечательным Ираклием Андрониковым.
Сам Махмуд признавался, что в жанре живого рассказа видит недостижимый образец и завидует только одному человеку — Ираклию Андроникову. С этим мастером, говорил он, вообще никто не может сравниться. В жанре устного рассказа Ираклий Луарсабович — истинный гений!
Кстати, периодически Махмуд заставлял меня сильно напрягаться. Дело в том, что шуточки его бывали весьма колючими, как говорится, с перцем. Причем мог он запросто пройтись по людям, от которых тогда много зависело. Не упускал он случая подшутить надо мной и другими знакомыми и друзьями, но тут умел разыграть всё так, что получалось смешно, но не обидно.