Махтумкули

Не была равнодушной к застенчивому богатырю и Лейла. Больше того, вынужденная покорно подчиняться постылым ласкам Адна-сердара, одинокая и чужая для всех в ауле, она, втайне полюбила Тархана. Она видела тоску в его глазах, и сама жаждала человеческого участия, хотела хоть на миг по чувствовать себя не бесправной рабыней, а женщиной, которую любят и уважают. И уверяя себя в том, что еще не испытала ни к кому настоящего чувства, она просто хитрила.

Мечты оставались бы мечтами, если бы буря, разразившаяся над аулом, не помогла соединиться любящим. И вот уже второй день они вместе.

Для Тархана все радости прошлой жизни его были куда бесцветнее и бледнее этих двух дней. Ни о чем не размышляя, он стал рубить сучья и строить шалаш, словно собирался прожить на этом месте все оставшиеся ему дни. Так же беззаботно помогала ему Лейла, и когда руки их случайно соприкасались, — чувства вспыхивали с новой силой. И мир вокруг становился иным — светлым и прозрачным.

Они забыли о прошлом и не думали о будущем. Они были вместе — и этого хватало для счастья.

Когда утром Тархан открыл глаза и увидел рядом с собой спокойное во сне и такое прекрасное лицо Лейлы, он просто опьянел от нежности к ней. Совсем недавно он лишь мечтал о том, как обнял бы ее, поцеловал, — за это готов был отдать жизнь. Но сейчас он хотел жить — жить рядом с любимой, ласкать ее, защищать…

Вот бы умчать Лейлу куда-нибудь подальше от этих мест, укрыться от ястребиных глаз Адна-сердара, перебраться в Ахал или Хиву… Но хватит ли у нее сил на такой путь?

Фырканье коня заставило Тархана оторваться от мечтаний и вспомнить о насущных делах. Он подошел к коню, погладил гриву и мягкий шелковистый круп. Потом сгреб в охапку приготовленную накануне кучу травы, кинул ее гнедому, взял тунцу и пошел в шалаш.

Лейла заварила чай прямо в тунче — чайника у них не было. Поймав горячий взгляд Тархана, потянулась за его халатом, накинула на себя, прикрывая прорехи зеленого, расшитого по вороту платья — дара Шатырбека. Вышитые золотом туфли с загнутыми носками, тоже подаренные Шатырбеком, пострадали, как и платье, — у одного отлетел каблук, другой порвался около носка.

— Сними это, Лейла-джан! — капризно попросил Тархан и тихонько потянул за халат.

Лейла ответила взглядом, полным нежности, но воспротивилась.

— Не надо… Ты ведь знаешь, что у меня платье порвано!

— Ну и что же, что порвано! — настаивал на своем Тархан. — Меня стесняешься, что ли? Сними, а то сам сниму!

— Не надо! Не трогай… На, лучше свежего чая выпей.

— Чай я всегда найду, а вот тебя…

Тархан схватил Лейлу в объятия и принялся жадно целовать ее губы, глаза…

— Снимешь?

Она поправила растрепавшиеся волосы, улыбнулась, отрицательно качнула головой. Тогда он рывком сдернул халат, неловко зацепил платье, и оно треснуло. Лейла стыдливо пыталась стянуть порванные края, а Тархан уже не мог отвести глаз от обнажившегося молодого тела. Кровь ударила ему в голову, и он вновь жадно прильнул к горячим губам Лейлы…

Потом Тархан налил в пиалу остывшего чая, спросил устало:

— Как думаешь, что будет с нами?

Лейла не решилась взглянуть на него. Горячий румянец медленно сбегал с ее лица — так наплывающая на солнце туча постепенно гасит живые краски земли.

Тархан по-своему понял ее настроение и бодро сказал:

— Лейла-джан, не думай ни о чем! В этом мире для много дорог. Все равно, по какой из них отправиться — в Хиву ли, в Мерв… Слава аллаху, мир широк, везде найдем кусок хлеба, с голоду не помрем, а там видно будет. Глазное — мы вместе.

Лейла продолжала молчать. Тархан подсел поближе, обнял за плечи.

— Ну, что ты опустила голову, Лейла-джан? Не печалься! Посмотри на меня… Ну, посмотри же!

Лейла прижалась лицом к его груди и беззвучно заплакала. Недавнее состояние радости внезапно сменилось ощущением глухой, гнетущей тоски. Она не понимала ее причины, но плакала все горше и все сильнее прижималась к Тархану, словно прощаясь с ним навсегда.

Поглаживая ее волосы, Тархан успокаивал:

— Что ты, Лейла-джан? Ты же сильная, как джигит, а плачешь. Ответь — почему? Может, ты не хочешь ехать со мной? Скажи!

Всхлипывая, Лейла покачала головой.

— С тобой… я на край света… пойду…

— Почему же тогда плачешь?

— Так просто… Сама не знаю…

— Слез без причины не бывают. Ты мне не хочешь открыть свое сердце? Разве у тебя есть человек, более близкий, чем я?

Лейла порывисто прижалась к нему.

— Я боюсь… Если б ты знал, как я боюсь!

— Чего ты боишься, глупышка?

— Боюсь, что счастье наше кончится. Боюсь разлуки с тобой.

— Не надо думать об этом, Лейла-джан. Судьба соединила нас, значит, у нас — дорога одна. И мы пойдем по ней вместе.

— Дай бог, чтобы так было!

— Все будет хорошо, Лейла-джан!

Лейла постепенно успокаивалась. Но прежнее состояние счастья и покоя не возвращалось. Она испуганно дрогнула, когда вдали прозвучало конское ржанье.

— Твой?

— Нет, — прислушиваясь, ответил Тархан, — это чужой конь. А ну-ка, подожди…