Маки алый и белый (СИ)

   Когда в густом от благовоний воздухе храма растаяли звуки хора, троекратно пропевшего "Вечная память", к гробам протолкалась странная фигура. Мало кто сразу признал в ней архитекторшу.

   Головы присутствующих на панихиде завертелись: а где же супруг, компаньонка? Вокруг женщины, похожей на пьяную, сразу образовалось свободное пространство.

   А она словно бы и не заметила отчуждения, погрозила лаковым крышкам и возгласила:

   - А вы знаете?.. Ха-ха, вы ничего не знаете! И Бог не знает! Покойница-то сначала извела родных деток губернатора, потом его жену, при которой состояла секретарём! Купила моего дорогого Антона награбленным добром! Она воровка, много лет собирала и прятала всё, что зарабатывали кочевавшие цыгане. А потом предала! Донесла на них.

   Батюшка в богатом облачении недоумённо повернулся от столов с кутьей, которую он благословлял. Церковные служки направились к архитекторше.

   Послышался гневный выкрик из толпы родственников и знакомых:

   - А вам откуда знать?

   - Я теперь всё знаю. Про всех, - заявила несчастная сумасшедшая и снова погрозила гробам.

   Поднялся шум. Двое жандармов прошли от выхода, подхватили архитекторшу под руки и насильно потащили за собой.

   Скандал получился чудовищным.

   Марина не могла успокоиться: она сделала всё, что считала справедливым в жизни: нашла злодейку и покарала. Но ощущение, что где-то там, в надоблачных высях, белый огонь потерял цель и идёт теперь на неё саму, было очень отчётливым. Мир заслужил Божью кару, и она не заставит себя ждать.

   Сначала появились газетная заметка о том, что пьяные мастеровые в открытую опрокинули двуколку в парке, причём спутница мужчины не выжила. Потом подобные статьи заполнили все газетные полосы - убийства и грабежи стали обыденностью.

   Следом пошли слухи о трагической участи архитекторши, застреленной собственным сыном. Мол, застали её у кроватки внука, которого еле отходили от смерти.

   Зло, как язва, пылало воспалением, таилось, чтобы однажды прорваться. Город содрогался от череды преступлений. А однажды он проснулся от набата. Это начался погром.

   Марина предчувствовала его. Тёмной тенью он лежал на лицах людей, которые обращались к ней за помощью. Таился в злобном и косом взгляде подёнщиц. Срывался с языков стайки мальчишек, которые дразнили дворников. Всё вокруг едва слышно гудело от напряжения. Стена, которую Марина воздвигла между собой и миром, дала трещины и грозила рухнуть.

   И вот - в чёрном опахале дымов над крышами раскинулись огненные лепестки.

   Запахло безумием и смертью.

   Марина совершенно не волновалась за свою участь: никто не сможет войти в её дом. Недаром она после приюта год скиталась с народом джат кале мануш, разыскивая Сашу, и впитала всю его магию. Сама она принесла "чёрным" одни несчастья, тюрьмы и каторга стали уделом последних его представителей.

   Полная чужой злобы, боли, ярости и мольбы ночь завершилась тусклым утром. Но возле ограды дома уже стояла галдящая толпа, вооружённая чем попало. Люди не понимали, что мешает им ворваться за кованую ограду, поживиться колдуньиным добром, а саму её распять на причудливых узорах искусной работы кузнеца.

   - Мразь! Не хуже заводчика кровь пьёт!

   - Ей больше денег несут, чем попам!

   - Портит баб и детишек!

   - Наживается на горе и слезах!

   - С богатеями дружбу водит, вона какой домина-то!

   - А где ж это видано, что цыганка была светлой? Морок, что ли, наводит?

   - Нет, она из этих, которые колдуны. Из-за которых несколько лет назад слобода вымерла.

   - Так те же вроде рыжие, а эта, говорят, беленькая...

   - Морок это всё!..

   - Спокойно, товарищи, не нужно пустых разговоров!

   Но крики затухали, толпа редела.

   Марина выглянула из-за занавески.

   Разгорячённые кратковременной властью над чьей-то жизнью, всклокоченные, измазанные в крови люди напоминали персонажей цыганских легенд. Они ужаснее кровососов-мулло, ибо их создала сама жизнь. Не магия, а то, что всегда было в натуре человека.

   Грязная ругань, угрозы, белые от бешенства глаза. Пена на искривлённых от жажды убийства губах.

   Марина всмотрелась в толпу и тихо вскрикнула: среди нелюдей, в большей степени пьяных от пролитой крови, чем от водки, затесалась худенькая невысокая фигурка в белой приютской рубашке.

   - Танька! Саенко! - позвала Марина.

   Затопчут ведь сейчас бедолагу!

   Девочку вытолкнули вперёд. К груди она прижимала алый мак, который трепетал на ветру. Как будто её сердце билось снаружи.

   Марина настежь распахнула окно.

   - Сайка! - крикнула она. - Подожди немного! Я иду к тебе!

   Татьяна оказалась уже внутри ограды, у скамьи.

   Марина смеялась и плакала от радости: сейчас Сайка подарит ей алый мак, и вся жизнь, возможно, изменится к лучшему. Может, просто исчезнет из неё неправильный, подневольный выбор вместе с Уткой и белым цветком; может, свершившаяся месть обернётся началом нового; может, мир перестанет быть одним кошмарным насилием и станет чем-то другим...