Макорин жених

Бережной не шевельнул бровью.

– Много вас, учителей, находится, – проворчал Синяков уже без прежнего пыла.

Егор углубился в какой-то чертёж и будто не слышал слов начальника. Синяков

хмурился, перекладывая бесцельно бумажки на столе, исподлобья взглядывал на

неподвижного Егора, что-то шептал про себя.

Вдруг он захохотал мелко-мелко и безудержно.

– Ты что? – удивился Бережной.

– Да ведь как поворачивается-то... ты понимаешь? – проговорил он, с трудом гася смех. –

Бывало я тебя учил, на ум наставлял... не знаю уж доходило ли тогда до тебя... А нынче ты

мне дохнуть не даешь, жизни обучаешь... Чёрт её знает, поздновата уж, верно, мне эта

«академия», горбатого могила исправит... говорят.

– А ты не горбаться, Федор Иванович.

Синяков развел руками.

– Сговорились вы, что ли? Мне и женка то же самое твердит: не горбаться. А я, брат, не

умею – скрючусь и выпирает горбина, хоть ты что...

Стычки продолжались и дальше, но Бережной к ним относился с бесстрастностью

придорожного камня-валуна. Синякову и верно приходилось, хочешь не хочешь,

притираться.

4

И опять пришли весна. Она хлынула в чащи Сузёма таким светом, что он, казалось,

густой и льётся, льётся из надоблачных просторов, разбавленный сияющей синью,

расцвеченный солнечными бликами. Лес ожил, потерял былую зимнюю хмурость, зашумел

по-новому, беспокойно и радостно.

Ещё в делянках гудели электропилы, рокотали на трассах тяжелогруженые тракторы,

вторя им, завывали на подъемах лесовозные автомобили – лесники спешили использовать

недолгий срок, оставшийся для зимнего пути. И даже ночью не смолкал этот привычный

рабочий гул. Надо бы Сузёму успехом встретить конец сезона. Удастся ли? Всё зависит от

людей...

А что же это сегодня в вечеру так много нарядных людей появилось на улицах поселка?

И куда они спешат? Как куда – в клуб! Там сегодня именины, большое всесузёмное

торжество.

Клуб по-праздничному наряден: новые плакаты на стенах, новый занавес, новые диваны

с откидными сиденьями. Диваны смастерила молодежь в неурочное время под руководством

Ивана Ивановича. Так привелось, что обновляет их старый мастер в день, когда сам

расстается с лесопунктом Сузём. Пенсия давно уж заслужена, надо бы идти на покой, а он

всё продолжал работать, не в силах расстаться с любимым делом. И вот сегодня он

именинник – стукнуло семьдесят. Завтра уже не пойдёт в делянку. Грустно старику и в то же

время радостно, потому что вон сколько народу пришло провожать его на заслуженный покой

– полный зал.

На сколоченных из струганых досок диванах разместились, как в заправском театре,

хорошо знакомые Ивану Ивановичу люди. Со многими он трудился всю жизнь. Ещё

молодыми пришли в делянку, вместе до поту махали топором, дергали, согнувшись в три

погибели, двуручную пилу. Было дело – страшились нового, от электропилы бежали, как от

чумы, трактору дивились больше, нежели дивились бы чёрту с рогами, кабы объявился он в

трущобах Сузёма. А ныне и уходить-то из лесу не хочется: куда ни глянь, всюду машина.

Правда, она требует умелого обращения, всё равно, что сноровистая лошадь. Оседлать её

надо и повод в руке твёрдо держать. Зато уж как оседлаешь, возьмешь в руки, она, милая,

повезет безотказно.

Иван Иванович за думами не заметил, как занавес открылся, кто-то назвал его имя, все

захлопали в ладоши. Жена подоткнула его в бок.

– Не уснул ли? Вставай да иди на сцену, тебя приглашают, али не слышишь...

Хромая больше, чем всегда, Иван Иванович не без труда поднялся по лесенке на

возвышение, словно в тумане пожал руку Дмитрию Ивановичу, Синякову, Егору Бережному,

Макоре Тихоновне, ещё кому-то.

Гремели аплодисменты. Макора взяла старика за плечи, повернула его лицом к публике.

Он стоял, опустив руки, растерянный, взволнованный. Свет большой лампы падал ему на

лицо. И все увидели, как он стар, морщинист. На щеке проблескивала слеза, а он не ощущал

её. А может, и ощущал, да не знал, как от неё избавиться, чтоб незаметно было. Слабость

свою не хочется показывать и старику.

Председатель райисполкома, вручая Почетную грамоту, долго тряс Ивану Ивановичу

руку. Директор леспромхоза объявил о премии. С трибуны говорили речи. Все желали

заслуженному мастеру хорошего отдыха и долгой жизни.

Макора Тихоновна предоставила слово виновнику торжества. Он встал, поклонился

низко. Уж без утайки широким платком вытер слёзы.

– Спасибо вам, – сказал тихо, – спасибо за всё. Если я чего и стоил, так ведь только с

вами. Без вас-то бы я что... – Он развел руками. – Столько лесу нарубил – в стихах сказано.

Верно, нарубил вместе с вами. Вы нарубили, я считал да записывал, да вас иной раз, бывало,

поругивал. Случалось, правда?

Взрыв аплодисментов был ему ответом. Улыбка осветила лицо старика. Он постоял,

подумал.