Максим Горький. Биография писателя

Съезд показал, что советская литература верна коммунистической партии, ее борьбе за искусство, которое служит народу, искусство социалистического реализма. Он сыграл большую роль в истории советской литературы. В семилетие между Первым съездом советских писателей и Великой Отечественной войной (1934–1941) были закончены «Тихий Дон» М. А. Шолохова, «Хождение по мукам» А. Н. Толстого, получили читательское признание «Дорога на океан» Л. Леонова, «Люди из захолустья» А. Малышкина, «Страна Муравия» А. Твардовского, «Танкер «Дербент» Ю. Крымова, «Пушкин» Ю. Тынянова, «Последний из удэге» А. Фадеева, «Белеет парус одинокий» В. Катаева, «Таня» А. Арбузова, «Человек с ружьем» Н. Погодина и многие другие произведения, составляющие золотой фонд советской литературы.

В резолюции съезда была отмечена «выдающаяся роль… великого пролетарского писателя Максима Горького» в объединении литературных сил страны. Горький был избран председателем правления Союза писателей.

Всегда исключительно чутко и внимательно относившийся к литературным делам (он не читал присланных рукописей, если чувствовал себя немного нездоровым, боясь как бы дурное настроение не сказалось на оценке прочитанного), Горький сознавал огромную ответственность своего поста.

В области литературы, культуры вообще Горький пользовался огромным авторитетом, но всегда слушал мнение других, никогда не считал свое суждение «истиной в последней инстанции», в своих статьях и выступлениях выражал концепции, выработанные советской литературой тех лет в целом. Он считал дело литературы делом коллективным, окрик, приказ, команда в литературе представлялись Горькому недопустимыми.«…Я не квартальный надзиратель и вообще не «начальство», а такой же русский литератор, как и Вы», — писал он Б. Лавреневу еще в 1927 году.

Центральная фигура советской литературы тех лет, художник с мировым именем, Горький не одобрял создававшейся вокруг него шумихи и бесконечных восхвалений и писал, к примеру, что публикация воспоминании о нем, «человеке, еще живущем», не по душе: «Погодили бы немножко!»

На рукописи одного критика, который, желая убедить читателя в правильности своих суждений, часто цитировал Горького, Алексей Максимович написал: «Считаю нужным заметить, что М. Горький для нас не является авторитетом бесспорным, а — как все из прошлого — подлежит внимательному изучению, серьезнейшей критике».

Горький хорошо понимал, каким авторитетом пользовалось его слово, потому был очень осмотрителен в своих оценках текущей литературной жизни, щедр на похвалы, но очень осторожен в порицаниях. В его публичных выступлениях, газетных статьях последних лет не так-то уж часто встречаются слова, осуждающие конкретно того или иного писателя, — это Горький предпочитал делать в письмах и беседах.

«Ежели я похвалю его, вы его захвалите, ежели я его поругаю — вы его загрызете», — сказал Горький на художественной выставке репортеру, назойливо вымогавшему у писателя мнение о том или другом художнике.

«В манере говорить, особенно публично, с трибуны или председательского места на собрании у Алексея Максимовича сказывалась та застенчивая неловкость и осмотрительность, что ощущается в движениях и общей повадке очень сильного человека, который бережно соразмеряет свои жесты, боясь задеть кого-нибудь, — вспоминает Л. Кассиль. — Да, подлинный богатырь слова, Горький, когда говорил на людях, старался не зашибить кого-нибудь невзначай своим мощным словом. И ненаблюдательному слушателю это могло бы показаться даже речевой неуклюжестью. Но какая богатырская сила воздействия, какая сердечная глубина ощущалась за каждым словом Горького!»

Крупнейший писатель своего времени, Горький не рассматривал искусство как личное, индивидуальное дело. Он считал свое творчество, как и творчество других писателей — старых и молодых, знаменитых и малоизвестных, — частью огромного дела всей советской литературы, всего советского народа. Горький был равно добр и равно строг и к литератору, заслужившему почет и признание, и к автору первой в жизни книги: «…не следует думать, что мы, писатели, получали от него одни лишь хвалебные письма. Для оценки наших литературных работ у него был единственно твердый критерий: интересы советских читателей, и если ему казалось, что мы наносим этим интересам ущерб, он чувствовал себя вынужденным высказывать нам самую жестокую правду», — пишет К. Чуковский.

С горечью отмечает Горький, что в литературе появилось «уже вполне достаточно равнодушных халтурщиков и — вообще — паразитов пролетариата», что «печатается очень много беллетристического хлама», что литература не всегда глубоко описывает сегодняшний день Советской страны и в некоторых книгах смазаны трудности и противоречия жизни, но появляется «словесная слащавость и умиленность, доведенные до комизма…примитивная тенденциозность», а писатели «продолжают относиться к действительности с равнодушием, которое мне непонятно, плохо слышат героическую музыку творимого заново».