Максим Горький. Биография писателя

Автор рассказа позднее говорил Калюжному: «Не писать же мне в литературе — Пешков», — видимо имея в виду, что фамилия Пешков намекала на приниженность, убогость (пешка). Воплощением терпения и покорности был и святой Алексей; потому молодой писатель «переменил» не только фамилию, но и имя. Новгородские старожилы утверждали, что он выбрал псевдоним в память об отце, которого звали Максим и прозвище которого — за «острый язычок» — было Горький.

В Тифлисе происходит новая встреча Алексея с О. Ю. Каминской, которая приехала сюда, разведясь с мужем.

С октября 1892 года Горький живет в Нижнем Новгороде — его пригласил известный адвокат Ланин. У Ланина он работал одно время письмоводителем, и тот предложил ему снова эту работу. Теплые отношения между ними поддерживались и позднее; вдове Ланина Горький не раз помогал много лет спустя.

Работа у адвоката дала будущему писателю хорошее знание царского суда, что отразилось в его произведениях. Кроме того, он пользовался богатой ланинской библиотекой.

В Нижний, следом за Горьким, приезжает и Каминская с дочерью от первого брака, и начинается их совместная жизнь. Дочь нижегородского врача, Ольга Юльевна (1859–1939) была человеком веселым и остроумным, щедро одаренным от природы, художницей и актрисой-любительницей. Каминская побывала за границей, где познакомилась с революционерами П. Л. Лавровым, С. М. Степняком-Кравчинским.

Горький переписывал прошения, ходил в суд, а ночами читал и писал рассказы. Но печатать их сперва не решался, хотя Ланин отзывался о них весьма благосклонно.

С первых своих шагов в литературе Горький высоко ценил звание писателя, с огромной ответственностью относился к писательскому труду: «Человек умирает, мысль его остается жить… Писатель — человек, так сказать, публично мыслящий… У нас, на Руси, мысль писателя имеет особенную воспитательную ценность, пользуется исключительным вниманием», — писал он в 1914 году.

Веры в свои силы Горькому придало опубликование в московских «Русских ведомостях» рассказа «Емельян Пиляй», который передал в редакцию приятель, ездивший в Москву.

Рассказы молодого писателя печатает и казанский «Волжский вестник» тот самый, что пять лет назад писал о неудачной попытке самоубийства «нижегородского цехового Алексея Максимова Пешкова».

Много помогает Горькому, предостерегая от «красивых» слов, от многословия, Короленко. Советы его были краткими, но деловыми.

По совету и при содействии Короленко Горький переезжает в Самару (теперь Куйбышев) — сотрудничать в «Самарской газете».

К этому переезду его толкает и напряженность отношений с женой.

Первое время он был счастлив с Ольгой Юльевной. Но к главному делу мужа — литературе — она была равнодушна, и ее литературные вкусы вполне удовлетворялись мещанскими романами с запутанной интригой, благодушным концом и благонамеренными поучениями.

Не по душе пришлись писателю и постоянно наполнявшие дом друзья Ольги, люди пошлые и неинтересные, мешавшие работать, а острота ума и культура жены оказались неглубокими.

Жизнь супругов все более осложнялась, и Горький сказал жене: «Мне кажется, будет лучше, если я уеду». Она согласилась.

«Так кончилась история моей первой любви, — хорошая история, несмотря на ее плохой конец». Хорошая, ибо «самое умное, чего достиг человек, — это уменье любить женщину, поклоняться ее красоте; от любви к женщине родилось все прекрасное на земле», — писал Горький много лет спустя в очерке-воспоминании «О первой любви» (1923).

2

С февраля 1895 года Горький живет в Самаре. Здесь он стал профессиональным литератором, вошел в «большую литературу»: шестую книжку известного в те годы журнала «Русское богатство» за 1895 год открывал горьковский «Челкаш».

В «Самарской газете» Горький писал заметки о городских событиях, фельетоны. Фельетоны подписывал странно — Иегудиил Хламида[8].

«Весною 1895 года, — вспоминает один из сотрудников «Самарской газеты», — самарские обыватели с любопытством разглядывали появившегося в их городе юношу-оригинала… Высокий, плечистый, слегка сутулый, он неутомимо шагал по пыльным улицам, грязноватым базарным площадям, заходил в трактиры и пивнушки, появлялся на пароходах, возле лодок и баржей, в городском саду, заглядывал в окна магазинов и раскрытые двери лавчонок, словом, толокся среди пестрой толпы и нарядной «публики», всюду как бы вглядываясь в «гущу жизни» и прислушиваясь к ее гомону и крикам… Встречных, особливо «из господ», удивлял его разношерстный сборный костюм: старенькая, темная крылатка, раздувавшаяся на ходу; под нею русская рубашка, подпоясанная узким кавказским поясом; хохлацкие штаны синие, бумажные; сапоги татарские, мягкие с вставками из кусочков зеленой, красной и желтой кожи; в руках — толстая, суковатая палка… на голове — черная мягкая шляпа, с большими, обвисшими от дождя полями — «шляпа земли греческой», как звали мы, еще в гимназии, подобные головные украшения.

Из-под шляпы висели длинными прядями светлые волосы.