Максим

Одиннадцать. Пора собираться. Сохранив уже подросший файл на дискете, я выключила компьютер, медленно поднялась, и с удовольствием потянулась, разминая затекшие мышцы. Нет, эта машина меня угробит! Ей нужен специальный стол, а у меня его нет! Надо будет еще кактус завести… Говорят, от излучения помогает…

Хорошо, хоть не фиалку. При моей феноменальной забывчивости поливать цветы, дома можно держать только кактусы. По дороге в ванну я немного задержалась. За входной дверью о чем-то в подъезде надрывалась соседка. Хорошо бы ей еще застрять в лифте! Ах да, ей кто-то пытается отвечать, кажется, музыкант…

Потеряв к ругани интерес, я вошла в ванну и наскоро умылась. Надо было спешить. Время не терпит! Одевшись, причесавшись и намазавшись на скорую руку, я схватила дискету и вылетела на улицу. Впрочем, может Максиму это уже и не надо? Или, может, он не придет? До Рождества оставалось несколько дней. В этом году оно выпадало на воскресение. Сегодня четверг. Вспомнив о неукрашенной елке, маленькой, всего сантиметров двадцать, я почувствовала тоску: подарка под елочкой не будет — ложить некому! Снега опять не было. На улице стояла стандартная осенняя погода, и моросил легкий дождик. Максим ждал у памятника, ждал без цветов, переминаясь с ноги на ногу. Меня он заметил не сразу, а, заметив, вновь начал улыбаться. И чего он все время улыбается? Дискета жгла мне бок через ткань сумки. Попросит, не попросит?

Жалко, ромашки под рукой нет…

— Пойдем? — спросил он вместо приветствия. Я пошла, хотя особого желания не чувствовала. Было холодно, дул ветер, и рядом с Двиной ветра меньше не было. По небу носились свинцовые тучи, походило на скорый снегопад… Или дождик…

— Что? — спросил вдруг Максим.

— Я ничего не сказала, — немного резко ответила я. Разговор не клеился, но расходиться почему-то не хотелось. С Максимом всегда так — чувствую себя, как дура…

— Я знаю, просто спросил. Спросил — о чем ты подумала, а не что ты сказала.

— Я думала о дискете. Максим послушно сунул руку в перчатке во внутренний карман и достал оранжевый квадрат. Я ему отдала желтый. Поменялись…

— Я не об этом, — сказала я.

— Я знаю, — ответил он.

— Тогда почему не говоришь? Мы шли по мосту и Максим, остановившись, облокотился об ограждение и посмотрел на замерзающую величественную реку.

— Красива Даугава?

— А?

— Так называют ее в Латвии. Даугава звучит красивее, чем Двина, правда? Я промолчала.

— Но больше мне нравится Дина, — продолжал Максим, а я смотрела не на реку, а на его куртку из мягкой черной замши. Красивая куртка, ему идет. — Так ее называли немцы. Великая река, правда, минимум три названия, три народа, три судьбы. Некоторое время мы молчали.

— Скажи мне, что ты думаешь? — вдруг спросил он. — Не сейчас, а обо всем, что с нами происходит.

— Я боюсь думать, — после некоторой паузы ответила я.

— И правильно делаешь, что боишься, — тихо ответил Максим. — И я боялся, потом перестал. Случилась беда, я не понял почему, и опять начал бояться. Ветер всколыхнул мой капюшон, отбросив его на плечи.

— Максим, я не думаю…

— … что это я виноват? — я вздрогнула. С каких это пор мы начали понимать друг друга с полуслова? — Спасибо. Мать думает иначе. Она узнала о разговоре с отцом. Я промолчала, подыскивая слова. И вдруг задумалась — сколько лет Максиму? Двадцать пять? Тридцать?

— Ненавидит?

— Нет, злится, — криво улыбнулся Максим. — Я лишил ее кормильца, хорошей отцовской зарплаты.

— И все? — удивилась я.

— А что ты хотела? — усмехнулся Максим. — Современная женщина любит редко. Ей некогда. Чтобы любить надо отдать себя всю, а это опасно. Лучше не любить — тогда останешься целой. Есть шанс остаться.

— Ты циник, — невольно скривилась я, натягивая на голову капюшон.

Во-первых теплее, во-вторых — Максима хуже слышно.

— Нет, философ.

— У тебя еще нет жены, чтобы становится философом, — заметила я.

— У Сократа жена. У меня — мать. Какая разница? Знаешь, а тот мир мне как-то ближе… Душевнее, что ли.

— Мне и тут хорошо, — огрызнулась я.

— А Дал? Я, должно быть, густо покраснела. Максим бросил на меня быстрый взгляд, сжал губы и вновь посмотрел в холодную застывавшую воду.

— Прости. Сильно задел? Про кого он спрашивал? Какая разница, ответ все равно один:

— Да.

— Дура ты! — неожиданно выпалил Максим.

— Спасибо, — смутившись, среагировала я.

— Нет, я серьезно! — голос Максима заиграл огнем, разгоняя окрестный холод. — Влюбиться в сон, когда…

— Когда что? — спросила я так громко, что прошедшая мимо нас тетенька с котомками обернулась.

— Ничего, — мгновенно успокоился Максим. Некоторое время мы молча стояли, любуясь, как по Двине под мостом плывет толстое бревно. Прямо под нами.

— Максим, — тихо прошептала я, даже не надеясь, что он услышит, — ты сам просил.