Максим

Представительницы моего пола были, надо отдать дань справедливости, гораздо шумнее мужчин, они часто поругивались, жаловались на плохое содержание, в то время как почти все мужчины были сосредоточены и тихи. Вся толпа, влившись в единую струю, протекла через огромную арку.

Я, открыв в себе новые способности, летела над головами идущих, стараясь не потерять из вида Дала и его новых друзей. Это было сложно. Как и для них оказаться неразлученными в людском море.

Вскоре многоголовый поток хлынул под арку и, притормозив в огромном амфитеатре, разбился на ручейки, растекаясь по ступенчатым выступам, заменяющих скамейки. Изредка то один то другой участник намечающегося представления со страхом посматривал на подковообразное сооружение посреди арены, где располагались кресла. Но вот все затихло — на арену медленно вышли представители Совета (откуда я только знала про Совет?). Их было восемь, и, к моему удивлению, в Совете в равных пропорциях присутствовали и женщины и мужчины. За советниками разместились в белоснежных одеяниях жрецы.

Среди них я с трудом выловила бледное лицо поэта и того жреца, что выдвинул Дала. Тишина стала почти осязаемой. Один из советников взял в руки свиток и зачитал первое имя. Испытание началось. Я не следила за происходящим на арене — мне не дали. Все поддернулось дымкой, фигуры затанцевали передо мной в страшном вальсе размытых образов, и вот я уже стою возле несколько заскучавших Дала и его друзей, а над толпой проноситься знакомое имя. Дал медленно поднялся со своего места и спустился по ступенькам прямо к арене. Ланс пожирал его фигуру страстным взглядом — было видно, что он переживает за странного незнакомца. Я тоже переживала.

Холодная рука страха охватила мое сердце и стало больно, очень больно… и за себя и за него. Вперед вышел нашедший Дала жрец:

— Данный человек проживал долгое время на моем участке и высказал множество умений, которые, на мой взгляд, не соответствуют его статусу захра. Думаю, что Алиссия вполне может использовать Дала в качестве бранеона.

— Я не согласен! — выступил перед Советом неведомо откуда взявшийся поэт. — Это человек слишком высокомерен, он не может быть лоялен к кому-либо! Только в образе захра он поддается контролю, как бранеон он может стать предателем!

— Странное высказывание из уст того, кто не смог понять всей важности своего поста и оставил своих людей в час опасности, — заметила одна из женщин Совета.

— Их было слишком много! — прошептал поэт, смертельно бледнея.

— Мы принимаем ваше мнение, жрец, — мягко заметил сосед женщины. — Осмелюсь напомнить своей коллеге, что не стоить ворошить оплаченное прошлое. Наш друг дорого заплатил за свою ошибку. Что вы умеете делать, Дал?

— Владеть любым видом оружия, — холодно ответил Дал.

— Любым? — переспросил советник. — Докажите! Далу принесли лук и стрелы. Мой милый, улыбнувшись, встал на какое-то возвышение, снял широкий пояс и завязал себе глаза.

Прошептав несколько слов, он натянул тугой лук. Возвышение взмыло в воздух и начало крутиться. Быстрее, еще быстрее, и вот стрелы полетели вперед, одна за другой пробивая мишени. Толпа выдохнула, а я восхитилась техникой внешне невзрачного мира.

— Кнут! — приказал мой захр. Оказывается, он умеет приказывать! Кто-то вложил рукоятку кнута в ожидающую ладонь и захр, мягко улыбаясь, поманил одного из праздно взирающих на представление воинов. Я бы не пошла! Такая улыбка бывает только у человека, который даже представить себе не может поражение, настолько уверен в победе. Воин тоже так улыбался. Вытягивая быстрыми движениями из-за пояса дротики, он пытался достать Дала, но тот был быстрее. Едва уловимое движение, и Дал встал над противником, запутавшимся в кольцах кнута.

— Это все, что вы умеете? — спросил советник. Дал промолчал. Расценив это молчание по-своему, выступил вперед все тот же жрец, и начал быстро перечислять:

— Нет, господин! Люди рассказывали мне, что этот человек человек умеет врачевать раны так же легко, как и наносить их, что он запросто говорит с иностранцами на их родном языке, прекрасно обходится с животными и умеет решать даже самые острые конфликты. Он прирожденный лидер!

— Он опасен! — возразил поэт. — Все, что сказал мой брат — правда, но мой излишне благодушный и легковерный брат забыл рассказать Свету о гордыне этого захра, о его полной неспособности подчиняться приказам!

— Моим приказам он подчинялся неплохо, — криво усмехнулся жрец. — Может, мой брат отдавал не те приказы!