Максимилиан Волошин и русский литературный кружок. Культура и выживание в эпоху революции

Менторство Волошина по отношению к Цветаевой, как и к Герцык, было сугубо платоническим; он внимательно относился к ее литературным проблемам, вселял в нее уверенность по поводу ее поэтического и физического «я», но исключил ту романтическую любовь, на которой основывалось его наставничество над Сабашниковой. В эксперименте Волошина по менторству над женщинами Сабашникова и Цветаева представляли собой два противоположных результата, первая – неудачу, вторая – успех: если его отношениям с Маргаритой суждено было окончательно распасться, то отношения с Цветаевой вскоре заложили основу для его грядущего успеха как создателя интеллигентского сообщества. Но была и промежуточная стадия, на которой Волошин все еще экспериментировал с романтической любовью между наставником и подопечной, а также с взаимосвязью внешности и самопреобразования как средством предоставить разочарованной женщине-поэту возможность публиковаться. Олицетворением истории этого наставничества стал легендарный выход на литературную арену Петербурга «Черубины де Габриак» – личности, которая почти во всем соответствовала фантазиям об идеальной женщине-поэте эпохи модернизма.

Импресарио интеллигентов

В легенде о Черубине де Габриак присутствуют несколько различных уровней. Она демонстрирует значение традиционных властных отношений в издательских кругах эпохи модернизма, а также трудности, с которыми сталкивались женщины при вхождении в эти деловые круги в качестве творцов в своем праве. Это история о театральном изменении статуса в духе коммунитас[97], когда Волошин вместе с женщиной – соучастницей заговора бросил вызов этим властным отношениям. Она также свидетельствует о большой живучести устной традиции передачи сплетен и анекдотов, которая помогла распространить историю Черубины по городам и весям. Именно эта устная традиция позволила Волошину впервые сделать достоянием общественности и вызов, бросаемый им некоторым жестким иерархиям символистской жизни, и свою готовность наставлять женщин-поэтов для последующей реализации этого вызова. Прежде чем поведать историю Черубины, для начала нужно взглянуть на ту сцену, где она разыгрывалась, – на позднесимволистский литературный журнал «Аполлон». А для того чтобы узнать об истоках «Аполлона», нам потребуется вернуться к дому Иванова как ключевому узлу модернистской литературной сети Петербурга.

После смерти Лидии Зиновьевой-Аннибал, последовавшей осенью 1907 года, ожидали, что литературные собрания в доме Иванова прекратятся. Однако гости, напротив, продолжали прибывать таким потоком и с таким намерением задержаться, что к квартире пришлось добавить еще одну, снеся часть стен [Иванова 1992: 32]. К осени 1907 года постоянным домочадцем Иванова стал поэт Кузмин; позже его комнаты превратились в место новой серии литературно-художественных собраний, так как туда стали стекаться многочисленные энтузиасты, принадлежавшие к более молодому поколению. Весной 1909 года оформился новый проект: возглавляемые многообещающим поэтом Н. С. Гумилевым, некоторые из представителей этого более молодого поколения обратились к Иванову, Волошину и еще одному представителю «старших», И. Ф. Анненскому, с просьбой на регулярной основе организовать серию лекций о поэтике [Malm-stad, Bogomolov 1999: 157–159]. Эти лекции (в конечном итоге в основном их читал Иванов) сначала проходили в квартире Иванова, как и те, которые он читал на своих «средах». Присутствие стенографистки усиливало у слушателей ощущение участия в событиях исторической важности. Лекции привлекали все больше слушателей, в том числе одного молодого человека, сыгравшего важную роль в нашей истории о Черубине, – поэта, искусствоведа и историка С. К. Маковского.

Интеллектуальной колыбелью для этого амбициозного молодого человека явилось движение «Мир искусства», и он стремился во всем подражать самому выдающемуся создателю его сети и сообщества – Дягилеву [Bowlt 1979:117–121]. В начале 1905 года междоусобицы и проблемы с меценатством и финансированием привели к краху журнала Дягилева «Мир искусства»; к исходу десятилетия прекратили свое существование и другие символистские журналы, «Золотое руно» (символистская карьера Маковского началась с работы в его редакции) и «Весы», поэтому более молодые поэты, такие как Маковский и Гумилев, обладали скромными возможностями явить миру свои таланты. Используя энергию нового места проведения лекций Иванова (более того, Маковский позже утверждал, что они с Гумилевым участвовали в этой серии лекций именно с данной целью), Маковский организовал новый журнал «Аполлон», созданный по образцу к тому времени почившего глянцевого, элегантного «Мира искусства»[98]. Подобно большинству других журналов, издававшихся участниками модернистского движения, «Аполлон» не был самоокупаемым; Маковский (как до него Брюсов и, до некоторой степени, Дягилев) обладал важнейшим даром завоевывать и пользоваться доверием состоятельного покровителя – чаеторговца Михаила Ушакова.