Читаем Максимилиан Волошин и русский литературный кружок. Культура и выживание в эпоху революции полностью

Макс внимательно-мягко посмотрел на мою сестру.

– Вы – Белла Фейнберг?

– Да, Максимилиан Александрович.

– Это имя вам подходит. Зовите меня, как все тут называют: просто Макс!

Белла улыбнулась. Кажется, в первый раз, как мы приехали в Коктебель.

– А вы – Леня? Вы – художник?

– Ну что вы, Максимилиан Александрович! Я только начал учиться рисовать…

Макс подошел к матери – и что-то ей тихо сказал. Что именно? – не знаю.

Та обратилась к Лиле, если не сурово, во всяком случае – твердо.

– Лиля! Приехали ваши гости. Вы их пригласили к нам сюда. При чем тут Манасеины? Зачем вы, даже не поговорив со мною, посылали Сережу? Вы можете спать вместе с Верой. Вот – одна комната для Беллы и Лени. А Маню я сама устрою. Все в порядке [Фейнберг 1990: 271].

Так в этой ситуации Елена Оттобальдовна и Макс разделили между собой роль хозяев. Он позаботился об эмоциональном комфорте новых гостей, снял напряжение, вызванное их приездом, дал им почувствовать себя интересными и привлекательными людьми, которых он хотел бы видеть под своим кровом, и показал пример вежливости и гостеприимства, в то время как она, будучи человеком более резким и привыкшим управляться с хозяйственными делами, на практике продемонстрировала существовавшее в доме правило, в соответствии с которым все домочадцы должны были относиться друг к другу честно и по-хорошему.

Роль Макса в этом была ключевой; он обладал своего рода эмоциональной властью над домашними, которая служила залогом успешности его домашнего кружка. Фейнберг объясняет эту способность Макса внутренней стабильностью его личности:

Одна из ценнейших черт его характера была непрерывная власть над собой. Он никогда не выходил из себя. Никогда ни гнев, ни досада, ни раздражение, ни смех, ни даже веселость не брали верх над его внутренним самообладанием, над внутренней плавностью его бытия. <…> Основная внешняя черта его была – плавность, плавность жестов и движений, мягкая, доброжелательная плавность, неизменно зоркая плавность (простите противоречие сближенных понятий). <…> Незыблемая плавность волевых решений. Неизменная плавность всей жизненной, даже житейской системы. Плавность быта [там же: 283][115].

То умение владеть собой (до такой степени, что некоторые могли бы поверить в его бесчувственность), которое Макс прививал своим гостям, служило для них образцом поведения и в значительной степени способствовало успеху Волошина в качестве главы кружка, как и прежде послужило его успеху, когда он вошел в круги символистов. Его фигура играла нейтрализующую роль в поддержании стандартов, необходимых для сосуществования большой группы разных по складу личностей. Он не только требовал от гостей некоей учтивости в межличностном общении, но также пресекал зловредные сплетни и кляузы; одному капризному молодому гостю он сказал, что ему неинтересно знать плохое о своих постояльцах. В целом он поддерживал это ощущение «плавности быта», которая обеспечивала успешное функционирование домашнего круга – особенно такого, члены которого могли покинуть его в любой момент, если не чувствовали себя счастливыми. Только в такой атмосфере можно было обретать доверие и близость и формировать домашние кружковые альянсы. На фоне хронического разлада в среде российской образованной элиты начала XX века выделялась и вызывала восхищение его способность сохранять спокойствие и выдержку перед лицом всеобщего эмоционального бурления. Они были бесценны для жизни кружка и поддержания связей.

Перейти на страницу:

Все книги серии Современная западная русистика / Contemporary Western Rusistika

Феномен ГУЛАГа. Интерпретации, сравнения, исторический контекст
Феномен ГУЛАГа. Интерпретации, сравнения, исторический контекст

В этой книге исследователи из США, Франции, Германии и Великобритании рассматривают ГУЛАГ как особый исторический и культурный феномен. Советская лагерная система предстает в большом разнообразии ее конкретных проявлений и сопоставляется с подобными системами разных стран и эпох – от Индии и Африки в XIX столетии до Германии и Северной Кореи в XX веке. Читатели смогут ознакомиться с историями заключенных и охранников, узнают, как была организована система распределения продовольствия, окунутся в визуальную историю лагерей и убедятся в том, что ГУЛАГ имеет не только глубокие исторические истоки и множественные типологические параллели, но и долгосрочные последствия. Помещая советскую лагерную систему в широкий исторический, географический и культурный контекст, авторы этой книги представляют русскому читателю новый, сторонний взгляд на множество социальных, юридических, нравственных и иных явлений советской жизни, тем самым открывая новые горизонты для осмысления истории XX века.В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Коллектив авторов , Сборник статей

Альтернативные науки и научные теории / Зарубежная публицистика / Документальное
Ружья для царя. Американские технологии и индустрия стрелкового огнестрельного оружия в России XIX века
Ружья для царя. Американские технологии и индустрия стрелкового огнестрельного оружия в России XIX века

Технологическое отставание России ко второй половине XIX века стало очевидным: максимально наглядно это было продемонстрировано ходом и итогами Крымской войны. В поисках вариантов быстрой модернизации оружейной промышленности – и армии в целом – власти империи обратились ко многим производителям современных образцов пехотного оружия, но ключевую роль в обновлении российской военной сферы сыграло сотрудничество с американскими производителями. Книга Джозефа Брэдли повествует о трудных, не всегда успешных, но в конечном счете продуктивных взаимоотношениях американских и российских оружейников и исторической роли, которую сыграло это партнерство.В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Джозеф Брэдли

Публицистика / Документальное

Похожие книги