Максимилиан Волошин и русский литературный кружок. Культура и выживание в эпоху революции

Как только у них появилась возможность поговорить, Марина, сестра Анастасии, с каким-то показавшимся последней скрываемым, но наигранным восторгом сообщила, что в богемном доме Макса проживают три подозрительно экстравагантные персоны: во-первых, черноглазая молодая испанка с персиковым цветом лица, которую зовут Кончитта и которая не говорит – и не понимает – ни слова по-русски, но при этом страстно влюблена в Макса и бешено ревнует его. «А он?» – спросила Анастасия. – «Ну, он… Он же не может “влюбиться”, но он ее очень жалеет…» – последовал беззаботный ответ Марины [Цветаева А. 2008,1:624]. Сквозь листву сестры наблюдали за Кончиттой и слышали ее мелодичный смех. Еще там была вторая женщина, поэтесса Мария Паппер, о которой обе сестры слышали в Москве. Мария Паппер писала поистине ужасные стихи и настаивала на том, чтобы читать их вслух. «“Помнишь ее стихи о материнстве, беременности? Она где-то достала меч и, опираясь на него, ходит в горы. Поза, но ты не смейся! Она очень самолюбива”» [там же: 620]. И еще Марина рассказала сестре о присутствии в доме самодовольного и самовлюбленного поэта Игоря Северянина. Анастасия впервые заметила его после ужина, когда они с Мариной пили кофе: «“Смотри! Направо… Игорь Северянин! – прошептала Марина. – Он сидел за столом в конце, ты его не заметила. Он сейчас тут пройдет. Манерность походки, обрати внимание! Но красивые черты…”» [там же: 623]. Анастасия завороженно смотрела, как,

Оленьим движеньем отводя головой ветвь дикого винограда, выходил на дорожку высокий юноша, очень стройный, узколицый, тонкая рука с длинными пальцами намеренно медленно убирала со лба прядь волос. Он шел, уклоняя глаза, картинно ставя ноги в чувяках, широкий цветной пояс обнимал узкий стан. Немного не доходя нас, стоявших у перил террасы, он остановился и медленно нагнулся к кусту – дрока? Или роз? Мне по близорукости не был виден цветок, который он выбрал для своего жеста, но по его вытянувшемуся в наслаждении профилю надо было заключить, что он вдыхал аромат «царицы цветов» [там же: 623].

Какими бы странными ни были эти люди, но, возможно, они не показались Анастасии такими уж необычными, учитывая неординарную внешность Елены Оттобальдовны, которую, как выяснилось, следовало называть «Пра» – сокращением от «Праматерь» («Прабабушка», второе значение слова – «мать рода человеческого») и которую она описала как похожую на короля, а также внешность самого Волошина, который одновременно напоминал ей богов Нептуна и Зевса. В конце концов, она уже встречалась с Волошиным у себя дома в Москве и была наслышана о его матери. Еще одним довольно необычным членом семьи был маленький, неприметный человек по имени Миша, оказавшийся двоюродным братом Макса и, по слухам, проводивший опыты над фокстерьером Тобиком, крутившимся вокруг него, когда тот сидел за обеденным столом. Поведение Миши было явно странным и параноидальным; оба они с Тобиком хромали. Кончитта, Мария Паппер и Игорь Северянин вполне вписывались в эту необычную компанию.

В течение всего дня Анастасия наблюдала, как все три необычных гостя вели себя точно так, как предсказывала Марина. Паппер громко декламировала свои убогие стихи, и казалось, что эта чепуха нравится только Кончитте, которая только что разыграла сцену дикой ревности к своему возлюбленному Максу. Хотя Кончитта, разумеется, ни понимала ни слова по-русски, «она перестала сердиться и, сложив ручки на коленях, с интересом слушала непостижимое». Игорь Северянин, как оказалось, не имел ни малейшего желания порадовать публику чтением своих стихов, но когда вечером Марина и Анастасия принялись хором читать стихи Марины, стал прохаживаться поблизости и «перенюхал подряд все кусты дрока, наклоняясь над каждым». Когда в тот вечер Анастасия ложилась спать, Марина принудила ее согласиться с тем, что Северянин «красив», но «глуп» [там же: 626–627].