Максимилиан Волошин и русский литературный кружок. Культура и выживание в эпоху революции

Екатеринодар оказался более крепким орешком. Как рассказывает Волошин, город был полон беженцами от красных и старыми друзьями; поразительно, что там Волошин отыскал свою старую пассию, Елизавету Дмитриеву, когда-то бывшую Черубиной де Габриак. Там же он, должно быть, снова встретился со своей одесской знакомой Тэффи, ибо она упоминает, что в Краснодаре Волошин обивал пороги учреждений и «гудел» во спасение друзей. Очевидно, именно этим он занимался ради Маркса: «Прежде всего я начал обход всех добровольческих генералов. <…> Мой день проходил в Екатеринодаре обычно – все утро в присутственных местах, канцеляриях и по генералам». Он также тратил много времени на розыски различных знакомых, надеясь, что кто-то поможет ему добиться помилования для Маркса. Несмотря на желание отдать Маркса под суд, белые быстро обнаружили, что среди них мало или вовсе нет офицеров достаточно высокого ранга, чтобы судить Маркса, бывшего генерал-лейтенантом царской армии. Это стало проблемой и для Волошина, который пытался получить доступ ко всем, кто имел отношение к ведению этого дела. Ему пришлось искать высоко; очевидно, нужно было найти связи, которые помогли бы ему выйти на самого генерала Деникина. Но Деникин, к сожалению, был практически недоступен.

Чтобы повидаться и получить аудиенцию у Деникина, я рассчитывал на Шульгина [белогвардейского писателя и политического деятеля]. Но его в Екатеринодаре не было – он куда-то уехал с морской экспедицией. Проф<ессора> Новгородцева, на которого я тоже рассчитывал, тоже не было на месте. Так что все мои лестницы для подъема к вершине власти оказались отсутствующими [там же: 289].

Решение проблемы затянулось, так как Волошин продолжал искать среди своих знакомых нити, которые позволили бы ему повлиять на суд и судьбу Маркса. Согласно его мемуарам, в какой-то момент у него фактически опустились руки и он сказал жене Маркса, что возвращается в Коктебель. Но случилось так, что день, на который он наметил свой отъезд, совпал с наконец-таки состоявшимся судом, и Волошину разрешили написать записку Деникину в защиту Маркса.

Вам, Ваше Превосх<одительство>, – писал он, – предстоит сейчас очень трудная и сложная задача: наказать, может быть, виновного генерала, в то же время не затронув и не отнимая у русской жизни очень талантливого и нужного ей профессора и ученого [там же: 293].

Независимо от того, был ли желаемый результат достигнут благодаря записке Волошина или какому-то другому фактору, Маркс был освобожден Деникиным на том основании, что тот, хотя и виновен, слишком стар для наказания.

Благодаря этому делу репутация Волошина сильно укрепилась, возможно, отчасти из-за того, что он сам распространял эту историю. Безусловно, она не пошла на пользу его отношениям с белыми, которые были глубоко возмущены его стараниями спасти Маркса от кары. На самом деле, как пишет Волошин, в течение некоторого времени после этого ему было трудно: «…я не мог ни публично выступать, ни показываться на улице, на меня показывали пальцем и говорили: “Вот только благодаря Волошину нам не удалось расстрелять этого изменника Маркса”» [там же: 294]. Тем не менее в регионе он стал известен как человек, готовый рискнуть собой ради других. Эта репутация стала важной основой для укрепления его как локуса персонализированной власти.