Максимы и мысли. Характеры и анекдоты

Как-то раз г-н де Фронсак отправился взглянуть на планисферу, которую показывал художник, изготовивший ее. Этот человек, видя на посетителе крест Святого Людовика, но не зная, кто он, употребил при обращении к нему всего лишь титул шевалье.[470] Тщеславный Фронсак, уязвленный тем, что его не назвали герцогом, тут же сочинил целую историю, в которой фигурировал один из его слуг, якобы назвавший хозяина «монсеньер».[471] При этом слове г-н де Жанлис перебил рассказчика: «Как ты сказал? Монсеньер? Да ведь тебя примут за епископа!».

* * *

Г-н де Лассе,[472] человек очень мягкий, но отлично знавший свет, говаривал, что, если человеку предстоит провести целый день в обществе, он должен на завтрак проглотить жабу — тогда до самого вечера ничто уже: не вызовет в нем отвращения.

* * *

Г-ну Даламберу случилось повидать г-жу Дени на другой же день после ее бракосочетания с г-ном Дювивье.[473] Его спросили, счастливый ли у нее был вид. «Очень счастливый, — ответил он. — Поверьте мне, счастливый до тошноты».

* * *

Некто, послушав «Георгики» Вергилия[474] в переводе аббата Делиля, сказал поэту: «Перевод превосходен. Не сомневаюсь, что как только автора назначат епископом, первый же свободный бенефиций — за вами».

* * *

Господа де Б* и де К* настолько близки, что их чуть ли не почитают образцом истинной дружбы. Однажды де Б* осведомляется у де К*:

— Не было ли среди женщин, принадлежавших тебе, какой-нибудь кокетки, которая спросила бы, кто тебе дороже — она или я, и готов ли ты пожертвовать мною ради нее?

— Была.

— Кто же это?

— Госпожа де М*, — ответил де К*.

Речь шла о любовнице его друга.

* * *

С возмущением рассказав мне об одной плутне поставщиков провианта, М* воскликнул: «Это стоило жизни пяти тысячам человек — они буквально умерли с голоду, сударь. Вот уж поистине знатный кусок с королевского стола!».

* * *

Г-н Вольтер заметил однажды по поводу религии, повсеместно приходящей в упадок: «А жаль! Скоро нам нечего будет осмеивать». — «Утешьтесь! — возразил г-н Сабатье де Кабр.[475] — Предмет и повод для осмеяния всегда найдутся». — «Не скажите, сударь! — сокрушенно вздохнул Вольтер. — Вне церкви нет благодати!».

* * *

Незадолго до смерти тяжелобольной принц Конти пожаловался Бомарше, что не надеется выздороветь — слишком уж он истощен тяготами войны, вином и наслаждениями.

— Что касается походов, — возразил Бомарше, — то принц Евгений[476] проделал двадцать одну кампанию и все-таки умер в семидесятивосьмилетнем возрасте. Что до вина, то маркиз де Бранкас[477] ежедневно осушал шесть бутылок шампанского и тем не менее дожил до восьмидесяти четырех лет.

— Допустим, — согласился принц. — А как насчет любовных утех?

— Вспомните вашу матушку! — отпарировал Бомарше (принцесса скончалась на восьмидесятом году жизни).

— Верно! — обрадовался Конти. — Пожалуй, я еще выкарабкаюсь.

* * *

Как-то раз регент обещал позаботиться о молодом Аруэ,[478] то есть подыскать ему должность и сделать из него важную персону. Вскоре после этого юный поэт попался регенту на глаза, когда тот в сопровождении всех четырех статс-секретарей[479] шел с заседания кабинета. Заметив его, регент сказал: «Я не забыл о тебе, Аруэ, — ты будешь ведать департаментом придворных шутов». — «Что вы, монсеньер! — ответил Аруэ. — Там у меня нашлось бы чересчур много соперников. Четверых я уже вижу». Регент чуть не лопнул со смеху.

* * *

Когда маршал Ришелье после взятия Маона явился ко двору, первые, вернее, единственные слова, сказанные ему Людовиком XV, были таковы: «Знаете, маршал, а ведь бедняга Лансматт умер». Лансматтом звали старого камер-лакея.

* * *

Когда «Журналь де Пари» напечатал чрезвычайно глупое письмо г-на Бланшара[480] о воздухоплавании, кто-то заметил: «Господину Бланшару уже незачем подниматься в воздух — он и без того воспарил».

* * *

Монтазе,[481] епископ Отенский, а затем архиепископ Лионский, был не только священник, но и отменно ловкий царедворец. Доказательство тому — хитрость, на которую он однажды пустился. Зная за собой грешки, могущие легко погубить его в глазах театинца[482] Буайе,[483] епископа города Мирпуа, он сам написал на себя анонимное письмо, полное клеветнических и явно нелепых измышлений. Послание это он адресовал епископу Нарбоннскому. Тот имел с ним объяснение, и Монтазе намекнул ему на коварство своих тайных недругов. Когда же последние действительно прибегли к анонимным письмам, где была изложена доподлинная правда, Буайе решил пренебречь ими: обманутый первым письмом, он счел за благо не доверять и остальным.

* * *

Людовик XV заказал свой портрет Латуру[484] и во время сеансов часто разговаривал с художником. Ободренный тем, что король доволен его работой, живописец, естественно, осмелел и однажды позволил себе сказать: «А ведь ваши адмиралы не в ладах с морем, государь». — «Вот как? — сухо отозвался король. — Зато с ним в ладах мой Верне».[485]

* * *

Герцогиня де Шон, жившая в разводе с мужем, находится при смерти. Ей докладывают:

— Вас пришли соборовать.

— Еще минутку!