Максимы и мысли. Характеры и анекдоты

Сразу после умышленных преступлений и дурных дел следует поставить зло, совершенное с благими намерениями, и поступки, сами по себе хорошие, но вредные для общества: помощь негодяям, глупое попустительство, доведение до абсурда философских принципов, неловкие услуги друзьям, неуместное применение полезных и благородных жизненных правил и т. д.

* * *

Природа, обрушив на человека столько напастей и при этом вселив в него неистребимую любовь к жизни, обошлась с ним словно злоумышленник, который поджег бы наш дом, а у дверей выставил бы часовых. Очень уж страшна должна быть опасность, чтобы побудить нас выброситься из окна.

* * *

Министры, если случайно они не вовсе лишены ума, любят говорить о том времени, когда они будут уже не у дел. Люди обычно идут на эту удочку и верят их чистосердечию, хотя министры просто стараются выказать здравый ум. Они подобны тем больным, которые постоянно говорят о своей смерти, но, судя по случайно оброненным ими замечаниям, уверены, что не умрут.

* * *

Кто-то попенял Делону,[627] врачу-месмеристу: «Вот вы обещали исцелить г-на Б*, а он умер». — «Вы куда-то уезжали, — ответил врач, — и не были свидетелем того, как удачно шло лечение: г-н Б* умер, совершенно исцеленный».

* * *

О М*, который вечно был во власти мрачных предчувствий и все видел в черном свете, говорили: «Он любит строить воздушные темницы».

* * *

Когда аббат Данжо,[628] член Французской академии и великий ревнитель чистоты французского языка, работал над составлением грамматики, ни о чем другом говорить он не мог. Однажды в его присутствии кто-то стал сетовать на военные поражения, постигшие Францию[629] (это было в конце царствования Людовика XIV). «Ну и что ж! — воскликнул аббат. — Зато у меня в шкатулке уже лежат две тысячи глаголов с полным их спряжением!».

* * *

Некий писака тиснул в своем листке: «Одни говорят, что кардинал Мазарини[630] умер, другие — что жив, а я не верю ни тому, ни другому!».

* * *

Старик д’Арнонкур заключил с девицей легкого поведения контракт, по которому обязывался выплачивать ей ренту в тысячу двести ливров, пока она будет его любить. Она легкомысленно бросила его и связалась с молодым человеком. Тот знал о контракте и решил во что бы то ни стало восстановить его. Подстрекаемая любовником, девица потребовала у д’Арнонкура денег, не выплаченных ей после разрыва, предъявив ему составленное на гербовой бумаге свидетельство о том, что онд по-прежнему его любит.

* * *

Некий торговец эстампами 25 июня продавал гравированный портрет г-жи Ламотт,[631] подвергшейся 21 июня телесному наказанию и клеймению; при этом он запрашивал очень высокую цену, говоря, что гравюра была оттиснута заблаговременно и клейма на ней нет.

* * *

Массильон был большой поклонник женщин. Он влюбился в г-жу де Симиан,[632] внучку г-жи де Севинье. Эта дама очень ценила изысканный слог, и, чтобы ей понравиться, Массильон с особенным тщанием писал «Синоды» — одно из лучших своих творений. Он жил при Оратории[633] и должен был возвращаться не позже девяти вечера; ради него г-жа де Симиан приказывала подавать ужин в семь часов. За одним из таких ужинов вдвоем Массильон сочинил прелестную песенку, из которой я запомнил половину куплета:

Эльвира, нежны наши узы!
Так пусть же будет этот стих
Для любопытных — шуткой Музы,
Но истиной — для нас двоих!

* * *

У г-жи де Рошфор спросили, хочет ли она узнать будущее. «Нет, — ответила она, — оно слишком похоже на прошлое».

* * *

Аббата Ватри[634] уговаривали хлопотать о том, чтобы ему предоставили освободившееся место в Королевском коллеже.[635] «Там видно будет», — отговорился он и ничего не стал делать. Место получил кто-то другой. Один из друзей аббата прибегает к нему:

— Ну, что вы за человек! Сидели сложа руки, а тем временем на это место назначили другого!

— Уже назначили? — спрашивает аббат. — Ну, теперь мне самая пора просить его себе.

— Вы что, с ума сошли?

— Ничуть! Раньше у меня была сотня соперников, а нынче остался только один.

Аббат начал хлопоты и получил место.

* * *

Г-жа*, которая из кожи вон лезла, чтобы привлечь в свой салон людей умных и острых на язык, говорила о Л*: «Я о нем невысокого мнения: он никогда даже не заглянет ко мне».

* * *

Аббат де Флери[636] был влюблен в супругу маршала де Ноайля, но она обходилась с ним свысока. Потом аббат стал первым министром и, когда г-же де Ноайль что-то понадобилось от него, припомнил ей, как сурова она с ним была. «Ах, монсеньер, — наивно воскликнула дама, — кто же мог предвидеть, что так получится!».

* * *

Герцог де Шабо приказал нарисовать на своей карете изображение богини Молвы, и по этому случаю кто-то вспомнил известные стихи:[637]

Поступок совершил оплошный,
Когда, в припадке доброты,
Свою хулительницу ты
Зазвал к себе в сей дом роскошный.

* * *