Малабарские вдовы

Я никогда не рассказывала тебе одну вещь – не хотела, чтобы ты думала дурно о родителях своего отца. Когда в 1890 году я вошла в Мистри-хаус в качестве невесты, там имелась комната для уединения. И дедушка, и бабушка Мистри были убеждены, что, дабы все в семье были здоровы, я должна находиться в этой комнатушке на третьем этаже в самые обильные дни цикла. Мне это не нравилось, но у меня появлялось время почитать и отоспаться. После твоего рождения я уговорила твоего отца переехать из Мистри-хауса в Бикуллу, где строят современные бунгало, в которых нет этой ужасной комнаты.

Если вы с Сайрусом решите переехать в собственный дом в Калькутте, мы с радостью поможем вам с его покупкой.

Засим остаюсь

твоей вечно любящей мамой

Первин свернула письмо, убрала в письменный стол. Новые сведения о жизни ее семьи в Мистри-хаусе всколыхнули ей душу. Преграда выросла между нею и дедушкой Мистри еще с тех пор, как он уклонился от участия в помолвке и свадьбе. И вот теперь она узнала, что он отправлял ее мать в заточение, – и недовольство дедом переросло в гнев.

Глядя через высокие окна гостиной на улицу, Первин подумала про щедрое предложение родителей – оплатить им покупку дома. Мама явно пытается ее ободрить, как пытался и Сайрус в те двадцать дней месяца, когда она живет свободной жизнью. Но Сайрус едва-едва рассчитался за современную фарфоровую ванну, раковину и унитаз в их комнатах. Более того, он – единственный сын семьи Содавалла, проживающий в Калькутте. Если он съедет от родителей, решат, что он пренебрегает сыновними обязанностями, тем более что родители уже немолоды.

Во время ее заточения Сайрус несколько раз подходил к дверям ее комнатушки, но стучал в дверь только на самой заре, когда родители точно спали. Первин бросалась открывать ему дверь, сохраняя между ними расстояние в метр после того, как он невольно сморщил нос и она поняла, что зловоние исходит и от нее. Вот только не мог он верить, что она заразна и распространяет болезнь.

Сайрус объяснил ей, что о соблюдении традиций заботится не столько Бахрам, сколько Бехнуш, она родом из семьи священника.

– Они были бедны, так что больше ей гордиться нечем. Именно поэтому она так часто берет тебя с собой в агьяри. Пойми, ее обычаи – следствие глубокой веры, а не стремление подавлять.

– Но я не считаю, что бог судил женщинам валяться в грязи, – возражала Первин. – И я твоя жена, Сайрус, не ее – неужели ты не можешь проявить настойчивость, если речь идет о моем благополучии?

Он тяжело вздохнул, от дыхания веяло сладким бурбоном.

– Я пытался, но они меня не слушают. И я тебя очень прошу, не выходи больше в коридор! Она узнала, что ты это делала в начале недели.

Первин возмутилась:

– Мне нужно было воды. Я пошла позвать служанку…

– Да-да. Ее беспокоит, что, если тебе дадут слишком много воды, ты нарушишь правила и используешь ее, чтобы помыться.

Первин собиралась сказать Сайрусу, что именно так и поступила, но тут в коридоре что-то хлопнуло.

– Кто-то встал, – прошептал Сайрус, прижав палец к губам.

Паника в ней смешалась с бунтом.

– Вот и пришло время. Отведи меня к нам в комнату, я приму ванну. Если мы выступим против нее вместе, все закончится. А я обратно туда не пойду!

– Скоро ты забеременеешь. – Голос его звучал почти весело. – Мне пора!

Сайрус в последний раз пожал ей руку и удалился в сторону их спальни.

Вспомнив этот эпизод, Первин поняла, что, если она попросит о новом доме, свекор со свекровью окончательно сочтут ее избалованной богатой девицей. Впрочем, можно завести речь о здоровье ребенка, использовать это как предлог. Она не станет упоминать про смерть Азары, для Сайруса и его родителей это мучительно. Но они наверняка поймут, что ребенку здоровее будет расти на свежем воздухе Алипора.

С другой стороны, рождение ребенка положит конец ее надеждам на образование. Это была горькая мысль. Для Первин большим счастьем было встретиться с Камини Рой, она написала ей благодарственное письмо, а поэтесса лично прислала ответ: спрашивала, согласны ли родные Первин приехать на собеседование.