Малая Бронная

Мосягин задремал, и, обнаружив это, Ната засобиралась домой. Растолкали Мосягина, мужчины выпили «на дорожку» и все вместе пошли по домам. Винжего провожал Веру обратно, и она решила не откладывать тяжелого разговора.

— Глеб, я должна сказать тебе…

— …Что еще не полюбила меня? Ну, это я тебе обещаю, полю…

— Видишь ли, дело не только в этом. У меня было горе, да и…

— Неудачный роман? Ты очень привлекательна, и я не удивлюсь, но все прошло, ведь так? — Он привлек ее к себе. — Что же за трагедия может быть у моей маленькой?

Ей не понравился этот слащавый тон. Сказала строго:

— Мне не до шуток. Слушай внимательно. Во-первых, мой отец заочно осужден за измену Родине в бою, а я скрыла это.

Он молчал. Шел рядом все таким же ровным шагом и молчал.

Хотел дать ей выговориться?

— Понимаешь, отец честнейший человек. Он сам строил Советскую власть, рос вместе с нею, работал, учился… — У нее не хватало слов, сдавило горло, она умолкла.

Винжего осторожно погладил ее плечо:

— Не волнуйся, все будет хорошо. — Потом спросил: — Кто-нибудь знает об этом?

— Н-нет, — сама не зная почему, солгала Вера. — Мне еще надо сказать тебе… — Завтра все обсудим, а теперь тебе нужно отдохнуть. Ну, до свидания. — Он обнял ее, но не поцеловал, и она оценила его тактичность.

Утром невыспавшаяся, взволнованная Вера торопилась в прокуратуру. Винжего, как всегда в эти два месяца, встретил ее на улице. Спокойный, улыбающийся.

— Я решил, мы должны уехать отсюда, — сразу сказал он. — Мне давно предлагают область, правда, далеко севернее, но теперь соглашусь.

— Спасибо, Глеб. Но…

— Устроюсь и сразу приеду за тобой, согласна? — торопливо говорил он.

Вера неожиданно для себя кивнула.

Через неделю Винжего уехал. Эти дни они почти не виделись, он сдавал дела, выезжал в районы. В день отъезда забежал к Вере в отдел. Мосягин был в суде, Кирилл деликатно вышел. Винжего присел на край стола и смотрел на Веру с легкой улыбкой.

— Ты очень изменилась, — заметил он. — Что-то новое в тебе, пополнела, возмужала.

Неужели заметно? Только бы поскорее уезжал, — думала Вера, а там — время покажет, все как-нибудь само…

— Глеб, сразу напиши, как и что на новом месте, — неуверенно говорила она.

— Само собой. Не волнуйся. — Он встал. — Мне пора. Ну, дай поцелую.

Вера повернула к нему лицо, он засмеялся:

— Да ты совсем не умеешь целоваться! — И стал целовать ее долгими, крепкими, до боли, поцелуями.

Провожать его она не пошла.

— Рабочее время, да и Нестеров будет на вокзале, Исмаилова, все начальники отделов, сам понимаешь…

Винжего согласился, и хотя Вера сама не захотела быть на вокзале, ее покоробило столь легкое его согласие.

И вот он уехал. Будто беда какая отодвинулась, хотя и не ушла совсем. Но спокойнее у Веры на душе не стало. Так нужен был близкий друг в эти дни, что она подумывала, не зайти ли к Исмаиловой, но побоялась. И вдруг приехал Лучинников. Он шумно ввалился к ней в отдел и, не обращая внимания на Мосягина и Кирилла, расцеловал и сейчас же выложил свою главную новость:

— Дают район, поздравляйте прокурора Лучинникова!

— Да как же я рада вам, Алексей Ильич, дорогой!

Вера бросила все дела и потащила его к себе. Заставила умыться, покормила обедом и за чаем, до которого Лучинников был большой охотник, стала расспрашивать о песчанских новостях.

— Ну, Шарапов чуть не лопнул от зависти, — смеялся, теребя льняной чуб, Лучинников. — Климов смолчал. А Смирнова плакала, ей-право, говорит, все разбегаетесь. Зинуша чемоданы собирает, да, вам от нее гостинец, банка варенья, вот, получите.

— Спасибо, как она там с малышкой?

— Преотлично. Ну, вам тут не наскучило? Может, ко мне помощником? Скоро штат буду комплектовать, спешите с заявкой!

— А хорошо бы! Но… пока другие планы, — уклонилась Вера. — Ну, Женя, Федоренко, Шура как живут? Феня Репина?

— У Жени все в порядке. Репина председательствует браво, ждет мужа. Иван Лукич, видно, бобылем и умрет. А Шурка вот не туда поехала. Говорил ей, да ведь тут не слушают.

— Что же с нею?

— Мало ей было лейтенантов, женихи хоть куда, так нет, связалась с женатым, ни семьи, ни почета, одним словом, живет с Тихоном Черняком.

Помолчали. Потом Вера еще расспрашивала о делах, о городе. Обо всем и обо всех переговорили, только имени Пети ни разу не упомянули. А так хотелось знать о нем все-все. Вера смотрела на чашки, на земляничное Зинино варенье, потом подняла глаза на такое знакомое, доброе лицо Лучинникова и заплакала.

— Вот так раз! — растерялся он, потом повздыхал и предложил мягко: — Выкладывайте свой душевный мусор, разберемся. — Вера улыбнулась ему сквозь слезы, всхлипнула и сказала:

— Замуж меня зовут.

— Так. И вы плачете?

— Не люблю я его.

— Так и не выходите! Поедемте ко мне в район, поработаем на славу, а? Я это совершенно серьезно.

— Как хорошо, что вы приехали, милый Алексей Ильич!

— Ого, милый. Расту!

— Я бы все равно не вышла, так это, от слабости, вдруг стало страшно жить, блажь какая-то. А о вашем районе подумаю, это в самом деле отлично.