Малая Бронная

— Чш-ш… — Денис отстранил Машу, снял автомат, положил на мамину постель и обнял жену: — Чш… вы ж близнята, на одно лицо, война, недостаток, я ж понимаю, но это исправимо.

— Глаша с Толяшей эвакуировались… кошки разбежались без призору, я же на работе и на работе, — бессвязно выкладывала свои новости Маша, обливаясь горькими слезами.

— Пишет Глаша-то? Толяша здоров?

— Пи-ишут редко… все, говорят, у них по делу, Глаша на уборке, картох много уродилось, да пропадают в поле, людей нет, дак Толяша помогает в поле, такое малое, а уже работник… Как они там на самом деле, заглазно не узнаешь.

— Все возвернется, не давай горю залить себя, я подмогну, не будь в сомнении, — утешал Денис, поверх головы жены разглядывая остальных. — Здравствуйте, Настась Пална, Нюра, Алечка, вами всеми грелся и дышал эти тяжкие месяцы. Пойдем, Маша, приглашай всех через часок к нам…

— Приходите, ждем, — обернула к свету зареванное, счастливое лицо Маша.

Засиделись у Маши с Денисом допоздна. Денис выставил бутылку водки, буханку черного хлеба и немного сала, мама принесла последние щепотки чаю, а Нюрка сахарин, словно порошок от головной боли, завернутый в вощеную бумажку.

Водка разогрела, расхрабрила, и Нюрка стала допытываться:

— Кем же ты теперь, Денис, если не железнодорожником?

— Кем надо.

— Кочегарил бы, отмахивал версты на Дальний Восток, а он, на́ тебе, в солдата преобразился! Ну, умник.

— То моя забота. — Но выпитая водка подразвязала ему язык: — Жена моя, женулечка, ты не думай, муж у тебя не промах. Больше такого с тобой не будет, расправишься, как пышный цветик, все добуду, одену, обую и накормлю.

— Да уж ладно, я не помираю, сам-то живой-здоровый вернись, главная это моя печаль после разлуки с сестрицей и Толяшей.

Денис подпер рукой большую голову, блеснул в улыбке золотом и запел, зачастил:

На вокзале в третьем зале,
Безголовый труп нашли!
Пока голову искали —
Ноги встали и пошли!

— Эх, было времечко веселое, поесть, выпить, поплясать, — заохала Нюрка, не сводя глаз с Дениса. — Как там мой Федя?

— Денис, не к месту такие попевки, — унимала мужа Маша.

— Женулечка, Машулечка, мы другую, — успокаивающе выставил вперед ладони Денис и вдруг рявкнул:

Бродяга Байкал переплывает,
Навстречу родимая мать…

— Диня, тише, ты ж и так хриплый, вовсе голос сорвешь.

— Ага, ша! — мотнул он головой, соглашаясь. — Настась Пална, Нюра, Алечка, у меня семья: жена Маша, своячница Глаша, племяшок Толяша. Так? А людям надо кучниться в такой момент. Так? А Америка, Настась Палн, чего делает в настоящий момент? Выключает радио, когда говорят о русских, им надоело! И жрет масло с апельсинами, а мы терпим всякие недостатки. У меня жена исхудалая, могу я так переносить?

— Да, — согласилась мама, не без труда уловив смысл сказанного Денисом. — Америке бы поторопиться с обещанной помощью, но выжидает: кто сильнее покажется, тому и деньги, ей прибыль — главное.

— Так. Вы меня понимаете, Насс Палл… Спасибо. Бла-адарю. А Гитлера расколошматим, слово Дениса Совы! — и ударил себя в грудь рукой с зажатым стаканом, водка плеснула ему в красное лицо, он утерся свободной рукой: — Это… освежает…

Мама поднялась, поблагодарила хозяев и увела Алю с Нюркой. В кухне сказала:

— Запьянел, а ему бы выспаться.

Нюрка неохотно пошла к себе.

В комнате на маминой белой постели Денис в суматохе оставил автомат. Лежит черной нелепой корягой. Аля взяла в руки, тяжелый. Мама строго велела:

— Отнеси немедленно, хватится, голову потеряет, за оружие в военное время очень строго: трибунал.

Постучав к Маше, Аля не услыхала ответа. Приоткрыла дверь, а там довоенная картина: Денис уронил голову на распластанные по столу руки, Маша похрапывает, привалившись к горе подушек на высокой кровати. Показалось: как после праздника у близняшек… если бы не этот автомат в ее, Алиных, руках.

22

Отъезд на трудфронт задержался, отправились провожать явившуюся Натку.

Санитарный состав оказался таким солидным, вагоны новые, с красными крестами на зеленых боках, в окна видны подвесные койки, весь персонал в белых халатах, и Натка тоже. Ей к лицу белое, такая славная, розовощекая, глаза ласковые.

— Повлюбляются в тебя и врачи и раненые, — предрекла Аля.

Стоявший рядом очкарик в белом халате внимательно посмотрел на Натку и стал торопливо поправлять сползающие очки, покраснел, но не отвернулся и не ушел. Аля шепнула:

— Вот твоя первая жертва…

Расцеловалась Натка со всеми. Славик вспыхнул от ее поцелуя, а маленькая Люська, которую привезла на вокзал Мачаня, обняла Натку, залепетала:

— Я тебя буду ждать, плявда, плявда.

— Жди, приеду, мы ж туда-сюда кататься будем, — спустила Натка девчушку на перрон. — Все ждите!

— И меня ждите, — попросил очкарик.

Дружно крикнули:

— Бу-дем жда-ать!

Натка ловко вскочила на подножку вагона, за нею очкарик, машут руками, улыбаются. Ушел санитарный поезд, Зина рыдала:

— Сколько можно провожать?! Когда же встречать-то начнем, милые мои?

Взяв за руку Люську, Мачаня строго сказала: