Малая Пречистая

– Ну, парень, всё, с тебя пол-литра. Ещё и мало, поди, будет-две. Не сейчас, конечно, ладно уж, подожду. С первой получки… Если ещё и выдадут!.. Оно теперь… У них маленько вроде бы и платят. Органы всё-таки – не наш колхозишко. Щуку, вчера-то что принёс, считаю как задаток. Мало, конечно, но уж пусть. Не варили ещё – не пробовал, так что… пока не знаю, ну а тиной-то попахивает. Устроил я тебя, – говорит Николай Андреевич. – Договорился. По знакомству. Считай, что повезло. Участковым туту меня будешь. Время такое, что, смотрю, без участкового теперь никак. Дожили… У Стародубчихи вчера семь гусей – прибегала уже, жаловалась – пропало. Все сразу, сколько было… Но, как улетели. А у меня ночью, только вечером привёз, всю гальку прямо от дома растащили… Почти до хаинки… Маши-ину! И не слышал… словно мыши. Ну, так вот, и поручаю. Первое дело. Да. Это – как первая, парень, брачная ночь. Ответственно. Не оплошай, не опозорься. Полный ход тебе в полковники, в начальники уголовного розыска. А то тут киснешь… С делом как справишься, так и поедешь в город. Я с Толкушкиным оговорил всё. И оформишься, и пистолет получишь. Как положено. Или наган. И обмундирование там тебе выдадут. Дело к зиме, так сразу, может, что и зимнее. Так и скорей всего, ведь не в фуражке же… Ну, это ладно. А начинать можешь уже сегодня. Служба пошла, довольствие затикало. Уполномочиваю, парень. Чем вон дурью-то своей, смотрю, тут маяться… Поплавок, что ли, мастеришь там?.. Думай. Ищи. Разнюхивай. Соображай. Прикидывай. Ага. Была бы ерунда какая, то ведь – дело!.. Поплавок можно и из пробки винной смастерить – ничуть, наверное, не хуже будет, да и, пожалуй, попрочнее, да и возни-то меньше – что уж что, а это точно – дырку для лески в ней гвоздём вон прособачил – и готово, так ведь?!

– Хуже, – разжав губы – привычка у него такая: делает что руками, пусть и нетяжёлое, даже и червяка когда насаживает на крючок, и губы, внутрь их завернув, стиснет; другой, к примеру, язык, сосредоточенно над чем-нибудь работая, высовывает, кто вверх, кто вниз, а кто и набок; а он вот губы стискивает; всяк по-своему. – Хуже, – говорит Василий. Взял с буржуйки кружку, прихлебнул шумно из неё чаю. И говорит, поставив кружку на место: – Хуже, конечно: вином от пробки будет пахнуть – не любит рыба.

Вскинул Николай Андреевич брови в недоумении. Помолчал озадаченно. А после и говорит:

– Ну уж, не знаю, брат… Не знаю. Там уж, поди, и будет пахнуть! Вывалялась-то да выветрилась. У ней, у рыбы, – говорит, опустив брови и вспомнив будто что-то, – нос, что ли, есть, чтобы унюхать?! Да и в воде – в воде-то как?! Не знаю… Мелешь что-то ты, однако.

– Не мелю. Унюхивают как-то, – говорит Василий. – Анис же нравится им… Капли… Как-то подманивают ими их, – сказал так Василий. Чаю хлебнул опять. И спрашивает: – Да, дядя Коля, всё мне чудно, а чё это за курицы-то у тебя такие? Чуть-чуть как с придурью. Откуда ты таких привёз, заморских?

– Белые?

– Но.

– Бройлерные, – говорит Николай Андреевич. – Цыплята. В городе взял. А что?

– Да ничего, – говорит Василий. – Забор наш как-нибудь завалят – расшалятся-то… цыплята. Какими ж будут, когда вырастут?!

– Не бойся, не завалят, – говорит Николай Андреевич.

– Да кто их знает. Опасаюсь чё-то… Я поглядел, дак страшно даже стало.

– А и завалят, так поставишь. Не беда.

– Да не беда-то не беда… Возня лишняя… Поставлю, конечно, – говорит Василий. – А наш-то, нормальный, русский, – спрашивает, – пёстрый петух-красавец был у тебя – живой ещё он?

– Ну?

– Не вижу чё-то.

– А, интересно, где бы ты его увидел?.. Смены-то у вас с ним разные: когда ты дома, он спит на седале в сарае, а когда его пора, ты на рыбалке. Где бы вам и пересечься! Ну, так и что? Живой пока.

– А не дашь мне выдрать из него несколько пёрышек? – спрашивает Василий. – На обманки. Ха-рюз на них берётся здорово, ничё другого и не надо.

Да и таймень, некрупный правда, схватить может… иногда и вылетает… Ленок… А я бы рассчитался… рыбой.

– Ну уж, ещё чего! – говорит Николай Андреевич. – Придумал тоже.

Смеётся Василий. И говорит:

– А под наркозом бы – ему бы чикотно – не больно. Да и кого там, три-четыре пёрышка-то!.. И не почувствовал бы.

– Ой-ё-ёй. Совсем уж чокнулся он со своёй рыбалкой этой, – ворчит, качая головой, Марфа Егоровна. – Уж чё попало и городит, на ум взбредёт чё, то и лепит. Ты, – говорит, – его не слушай, Николай Андреич. – Он у меня маленько зарыбачился, ум-то по речке расплескал.

– Да мне-то что, – говорит Николай Андреевич. – Но петуха не дам на истязанье! Если где с себя обронит, пусть ищет, подбирает… Он же линяет, – сказал так, попрощался и, склонившись в низком дверном проёме, вышел из избы. Из сенцев крикнул: – Ты лучше думай… Участковый!