Малая Пречистая

Этим же днём, едва лишь солнце спряталось за ельником, а из ельника, ранним сентябрьским закатом подгоняемый, воронами сопровождаемый, со всех сторон, одновременно, но вразброд, по разным тропкам и дорогам, будто в кольцо село сжимая, только-только начал появляться и подтягиваться к Сретенскому – оберегаемый Николой Чудотворцем – вольно кормившийся в лесу на дикотравье скот, Василий двинулся в библиотеку, давненько не был где, считай, со школы.

Возобновив там свою читательскую карточку, набрал Василий кучу книг таких вот авторов: Конан Дойля, Жоржа Сименона, Агату Кристи, Гилберта Кийта Честертона, добавил к этому ещё кое-какие детективные романы, отечественного уже производства, присоветованные ему участливой и добродушной библиотекаршей, женой Николая Андреевича, Валюх Надеждой Алексеевной, а по-простому, тётей Надей, – сразу и карточка заполнилась, так что пришлось и вкладыш тут же делать, и еле-еле утащил всё восвояси, ладно что догадался прихватить с собой рюкзак ^ЪА рыбой маленько тот попахивал, но разве горе – не бензином же.

Неделю с лишним после дома высидел безвылазно за книгами Василий, что с ним не так уж часто и случалось, когда болел разве, температурил сильно, тогда только, и то так, беда для бабушки-то прямо, хоть к кровати его привязывай, пристопаривай: как волк – в лес, так он на речку смотрит, одержимый.

Несколько раз за это время электричество – нынче на всём же будто экономят, поэтому – среди ночи отключали, так он лампу керосиновую зажигал. Как отрок-волжанин известный с лучиной на печке – а толк-то вышел из того!

Всё с удовольствием перечитал Василий, а кое-что так и повторно, но по душе ему особенно пришёлся Шерлок Холмс и его метод дедуктивный.

Даже и похудел, осунулся Василий – так на рыбалке он не изнурялся.

– Ага, с лица, холера, спал, – стала сокрушаться о нём и о его здоровье бабушка. – Всё себе зренье порешит, связался тоже. Да за такие муки-то и денег никаких не надо – на чё оне?! Жили без них – и проживём. Пусь агаряне эти книги, понаписали сами, сами и читали бы. Кто-то страдат типерь… дак чё! Я как управлюсь с ём потом, как он ослепнет-то?! Нам с ём куда тогда? Скажите мне на мил ось! Камень на шею мельничный – и вплавь. Ничё другого… тока, но! Печали не было, дак черти накачали. Помилуй, Осподи, дурную. Мал уд язык, да много зла, как говорицца, делат. Люди живут вон, всё им вроде тихо, у нас всё чё-нибудь да и случицца.

А отправилась она тут как-то в магазин за хлебом, по дороге встретила фельдшерицу, Аретузу Капитоновну, и так ей, приветливой, сказала:

– Ты бы уж время выбрала, мила моя, с картошкой-то наверно развязалась уж, да к нам-то заскочила – на моёва мнука бы взглянула – он идь, тьпу-тьпу, помрёт – листат как оголтелый! Всё – как полёвка – шур-шур-шур. А не помрёт, дак покалечицца. Ещё и хуже: головой-то повредицца. А сама-во яво в больницу, идь ты же знашь, и на аркане не заташшышь, был бы он путний… Ты бы уж, милая, зашла.

Та – фельдшерица – только посмеялась.

Побывал за эти дни у них однажды Николай Андреевич – то ли в субботу, то ли в воскресенье – когда на службе не присутствовал. Справился, как подвигается порученное им своему ставленнику дело.

– Да вот, мозгую помаленечку, – отвечал ему на это делом занятый участковый, отрываясь неохотно от книжной страницы. – Подбираюсь пока мысленно… тебе не сразу – случай-то незаурядный… методом исключения, на ощупь, осторожно – не спугнуть-то… оно ж – как рыба.

– Кто?! – не понял Николай Андреевич.

– Да суть-то, – пояснил Василий.

– А! Ну, ну, мозгуй, мозгуй, – сказал Валюх, помолчав сколько-то и лишь бровями реагируя, – только смотри, не замозгуйся. А то один такой… потом… Ну, ладно, ладно, подбирайся.

Не заходил к ним Николай Андреевич после – некогда ему, наверное, было: начальство – полон рот хлопот.

А тут ударили первые заморозки. Сковав ледком пока что только лужи, густо посыпал с лесу жёлтый, жухлый лист. И покатился дружно рунами с верховьев каменистых речек и ручьёв хариус, и чёрноспинный, и беляк, зарезвился, ловкий и красивый, в чистых ямах – соблазнительно: не приведи Господи кому заядлому вдруг обнаружить – покой утратит, сна лишится; безразличному-то – ладно: и не такого мимо пробежит – не разволнуется. Но что тут скажешь – каждому своё.

Связано ли как-то с этим событием в природе, не связано ли, трудно и предположить, но, тем не менее, пропал Василий, совсем не стало парня видно, то хоть в уборную когда да выйдет из избы, теперь – как в воду будто канул: ни в ограде, ни в окошке – не промелькнёт, не обозначится.

Забеспокоился Николай Андреевич, недоброе что-то заподозрил, но у Марфы Егоровны он ни о чём решил не спрашивать, зная, какой получит результат – ничейный, – размыслил действовать иначе.

Похолодало. Иней на всём, что не в загнёте. Куржак и на траве – хрустит та, тронь её только, и ломкой сделалась – как ягель. Опока развесилась рясно на кустах и на деревьях. Свет слабенький скользнёт едва, чего коснётся, то и засверкает.