Малая Пречистая

– Из пластилина!.. Ох!.. Ну, ты и скажешь тоже, – говорит Николай Андреевич, кое-как всё же вызволив из полена крепко засевший в нём топор. – Ядрёна печка!.. Вот где заклинил, так заклинил… Словно между небом и преисподней… А между чем и чем ещё, так не скажу… Из пластилина… Ну, ты и умник… Ротшильд! – и почему тебя так не назвали? А подошло бы. Ротшильд Рокфеллерович Буздыган – давал бы жару. На пластилин-то тебе теперь, парень, хоть всехдо последней щук из Кеми повыдёргивай и продай, предприниматель, средний класс, или себя, и бабушку ещё в придачу, китайцам вон в работники навяль, а поточнее-то, так в батраки, не хватит денег! Это уж точно. Из пластилина!..

Ну и догадался. Моим девчонкам – для каких-то там уроков в школе требуют, не знаю, – купить никак вон не могу, не по карману, а не чета уж вроде… Здорово придумал… Из глины… Во-о!.. Из глины – так бы уж и говорил – той-то полно везде, а то… Философ… Ну ладно, – сам себя перебивает Николай Андреевич, со всех сторон, как интересную находку, обследуя внимательно берёзовое суковатое полено, примериваясь, похоже, где и как бы по нему удачнее тюкнуть, чтобы оно раскололось, – оставь… выбери, какая там крупнее да потолще… да чтоб не постная, как палка, то подсунешь. Сам после взвешу… Ещё кантарь бы отыскать, валялся где-то, где, не помню… А деньги вечером вам занесу. По двенадцать!.. Так и разденешь, кулачье отродье, по миру пустишь, как правительство. Там, где повыше, положи… мне пока некогда, не оторваться… чтобы Ваучер Борисович не прихватизировал – морду-то, ишь, мироед, уже по ветру разворачивает, чует, пропасть, хоть и дрыхнет… Там, на штакетину, на столб ли где… Он недопрыгнет – задница либеральная – как у Гайдара.

Думая: «А если Рыжий, паразит, и доберётся и сожрёт, то мне-то чё – купля-продажа состоялась! Он, договор-то, ведь дороже денег. Так что, Борисович, можешь и слопать», – достал Василий из ведра щуку, килограмма на три или на четыре, и повесил её за жабры на штакетину палисадничка, а после – руку об штаны от слизи рыбьей вытирает – и говорит:

– Может, ещё тут вот какую?.. Все будто на подбор – как гренадёры. И – сертификат: пасть-то раскрой им – без печати… А то с одной-то, при семье… рот только запачкать.

– Эту попробую сначала… А то, говорят, она сейчас тиной шибко отдаёт, осенняя-то, и навар с неё зелёный, как с крапивы.

Курица, белая, большая, неуклюжая, совсем – по виду её – глупая, как гадрозавр, чуть ли не скрипя ступеньками, взбежала на крылечко – проскочи она маленько дальше, кажется, и дверь бы на веранду проломила – принялась с ходу клевать пушистый хвост Ваучера – не отстраняет Ваучер хвоста: что не спит, наверное, не хочет людям выдать.

Поклевала курица, поклевала, с крылечка на земельку, пыль взметнув, как лошадь когда боком падает валяться, шмякнулась и во двор через ограду понеслась громоздко и умалишённо, где и сгинула в потёмках скоро, загремев там чем-то, может быть, корытом, или с такой же, как сама она, столкнувшись.

– Да ничем она не отдаёт, – будто обиделся Василий. – Щука как щука. Вкусная. Жирная, не вымерзла пока, как… нельма.

– Ага! Как стерлядь! Как муксун!.. Брехать-то шибко мне не надо. Наговоришь тут, как цыган.

– Да я и не брешу, была охота. Знаю, откуда эта контра-информация пришла: это тебе Карабан, наверное, с Ялани, про тину нарассказывал – дак больше его слушай, и не такого ещё насвистит… Он тут ельцов, в протоке нашей, в колотушки добывает – конкурентов с рынка устранить ему надо, дак никакими методами, делец паршивый, не гнушается – врёт про тину-то и про навар. Вот у него, с протоки, та вот пахнет. Вода там затхлая – поэтому. Ну а моя-то – с какой стати?.. Мы вчерась с бабушкой шарбы наготовили, дак уписали – облизнулись.

Жиру сверху в сковородке – как от упитанного борова… с вашего Ваучера столько бы не натопилось. За милу душу похлебали…

– Эту, сказал тебе, попробую, – не уступает Николай Андреевич офене, – тогда решим. И толковать сейчас зря нечего. А то, придумал тоже: как от борова.