Малахов курган

Во флоте считалось одинаково недопустимым опоздать против назначенного времени и явиться раньше. И то и другое признавалось грубым нарушением служебного этикета. Поэтому в ту самую минуту, когда на рейде пробили склянки и на кораблях раздалась команда «На флаг!», когда в служебном помещении прокуковала восемь раз кукушка, к морскому штабу с разных сторон одновременно явились флагманы, адмиралы и капитаны кораблей.

Корнилову так и не удалось уснуть: он едва успел, разбудив дежурного писаря, продиктовать и разослать приглашение на военный совет, затем пришлось сделать кое-какие распоряжения, чтобы закончить приготовления к выходу флота в море. Адмирал успел только на полчасика прилечь на жестком клеенчатом диване с подушкой, принесенной стариком Могученко.

Приглашенные расселись вокруг большого стола, покрытого зеленым сукном с золотой бахромою. Со стен смотрели портреты русских адмиралов с Петром Великим во главе.

Корнилов объявил, зачем он созвал совет:

— Я пригласил вас, господа, чтобы принять решение с общего согласия, что делать флоту среди обстоятельств, вам известных. В сражении на Альме армия понесла поражение и движется частью на Северную сторону, а главной массой — через Инкерманский мост, и уже сейчас первые колонны восходят на Сапун-гору, чтобы затем спуститься в город. Неприятель, ничем не удерживаемый, может распространиться к высотам Инкермана. Атакуя Северное укрепление, неприятель может одновременно открыть действия с высот по эскадре адмирала Нахимова и принудить наш флот переменить свою позицию. Перемена позиции облегчит неприятельскому флоту доступ на рейд. Если в это время армия союзников овладеет Северным укреплением, ничто не спасет Черноморский флот от гибели или позорного плена. Что же нам надлежит делать?Я полагаю, мы должны выйти в море и атаковать неприятельскую армаду. При успехе мы, уничтожив флот противника, лишим армию союзников возможности получать подкрепление и продовольствие. В крайнем случае мы сцепимся с противником, пойдем на абордаж и, если не одолеем, взорвем корабли, с которыми сцепились. Тем самым мы не только отстоим честь русского флота, но и спасем родной город и порт. Неприятель после этого будет обессилен гибелью своих кораблей и не решится атаковать с моря береговые батареи Севастополя. А без помощи флота неприятельская армия не овладеет городом. Войска наши укрепятся и продержатся до прихода подкреплений.

Слушая Корнилова, все поглядывали то на него, то на адмирала Нахимова. Последний сидел в кресле ссутулясь. Опустив голову на грудь, он смотрел на Корнилова исподлобья неподвижным взглядом; выпуклые светлые глаза его светились добротой.

Корнилова все привыкли видеть подтянутым, вылощенным, с безукоризненным пробором волос, с надменным стальным взглядом, с приподнятыми плечами и подтянутым животом, в чем отчасти сказывалось искусство портного, а в целом обнаруживалась столичная выправка блестящего светского генерала. И говорил он, чуть-чуть картавя, на гвардейский петербургский манер. Сегодня он не успел побриться, и весь туалет его ограничился обливанием головы холодной водой. Красные от бессонной ночи глаза, сероватые, небритые щеки... Корнилов казался постаревшим, обрюзгшим. От легкой хрипоты упавшего голоса пропала манерность речи. В общем, Корнилов сделался проще, понятнее и ближе всем...

Когда он умолк, настало тягостное молчание. Но Корнилов по угрюмым, темным лицам понимал, что молчание вовсе не выражает общего согласия с его смелым до отчаянности предложением. Корнилов остановил свой взгляд на лице адмирала Панфилова. Обрамленное серебряными седыми волосами, розовое лицо адмирала показалось Корнилову неприятным. Глаза Панфилова светились добродушной усмешкой, губы его что-то шептали.

— Вы что-то хотите сказать, Александр Иванович? — резко спросил Корнилов.

— Если вам угодно, Владимир Алексеевич, я позволю себе задать несколько вопросов, не касаясь существа вашего прекрасного прожекта. Мне и другим, полагаю, следует знать вот что. Вы виделись с его светлостью, и, стало быть, военный совет созван вами с согласия или по приказанию командующего всеми морскими и сухопутными силами в Крыму. Вы, начальник морского штаба, имеете на то право. И тогда это военный совет...

— Нет, — ответил Корнилов, — князь не поручал мне созвать совет и не знает о нем. Почин мой, и предложение мое.

— В таком случае, — продолжал Панфилов, — здесь не военный совет, и мы можем высказываться свободнее, без регламента. А то, я вижу, все крепко заперли рты на замок.

— Что бы вы еще хотели спросить, Александр Иванович? — бросил Корнилов, не скрывая раздражения.

— Еще? — Панфилов окинул взором собрание. — Я не вижу здесь старшего из адмиралов, Михаила Николаевича Станюковича. Он с князем хорош. Они люди одного возраста и одинаковых взглядов. Станюкович косвенно представлял бы здесь его светлость. Приглашен ли Станюкович на это собрание?

— Нет, — ответил Корнилов. — Я не пригласил адмирала Станюковича. Здесь собраны мною только строевые начальники. Станюкович — командир порта.