Малахов курган

К гардемарину подбежали и Олесь с Тришкой.

Все трое юнг сняли перед гардемарином шапки.

— Накройсь!

Юнги надели шапки.

— Хотите, хлопцы, по гривеннику заработать?

— Хотим, ваше благородие! — поспешил ответить за всех Веня. — Только как?

— Молодец! Как тебя звать?.. Могученко? Михаила Могученко брат? Отлично. Держи деньги. Беги вон в тот ларек и купи три лимона. Лётом! И давай сюда!

— Есть!

Веня помчался к ларьку и через минуту вернулся с тремя лимонами.

— Держите по лимону. Вот вам задача. Можете съесть по лимону?

— Лимон больно кислый. Ты бы, ваше благородие, нам лучше винограду велел купить, — ответил Веня. — Я бы лучше яблочко съел!

— За то и получите по гривеннику, что лимон кислый. А винограду я бы и сам три фунта даром съел, — ответил гардемарин.

— Да что ж, что кислый. Если вам нравится, мы съедим. А на ваши деньги потом винограду купим — кислоту засладить, — рассудил Трифон Могученко.

— Вот и ладно. Теперь слушайте и делайте, что скажу. Ступайте к павильону и, как выкинут играть номер третий, в ту же минуту залезайте сзади на перила. Пока музыка играет номер третий, вы должны съесть на глазах у музыкантов по лимону. Понятно? Я буду смотреть. Съедите по лимону на глазах у музыкантов — получите по гривеннику. Не съедите — не получите.

— Вперед бы получить, ваше благородие...

— Вперед нельзя. Я знаю вашего брата: удерете...

— Возможно, — согласился Веня. — Так что же, братцы, сделаем господину гардемарину удовольствие.

— Пошел! — скомандовал гардемарин. — Сейчас номер третий начнут.

Юнги побежали к павильону и притаились позади него в кустах.

Выставили напоказ публике «№ 3». Капельмейстер постучал палочкой и поднял руки. Музыканты подняли трубы.

Юнги залезли с трех сторон в павильон и, просунув головы между плечами музыкантов, принялись исполнять порученное им дело. Их в первое мгновение никто не заметил: капельмейстер стоял к ним спиной. Оркестр громкозвучно начал играть «Боже, царя храни».

Лимоны оказались очень кислыми, но Тришка и Олесь добросовестно грызли лимоны и торопились сократить неприятные минуты. Они глотали куски, мучительно кривясь лицом. Веня поднес лимон ко рту, но не раскусил и скривил кислую рожу, глядя прямо в лицо тромбонисту. У тромбониста свело губы, и он выдул из своей могучей трубы вместо басовой ноты нечто похожее на собачий вой.

То же самое случилось с корнетистами — они напрасно старались, грозно вытаращив на мальчишек глаза, вывести сведенными губами звонкие рулады: получилось вместо торжественных звуков гимна какое-то куриное кудахтанье. Флейты завизжали поросятами. Фагот захрюкал, словно боров. Рожок пропел петухом. Изумленный капельмейстер повернулся к оркестру и взбесился.

— Держи их, держи! — Закричал он. — Жандарм!

Головы юнг исчезли...

Вместо «№ 3» вышло нечто невероятное. Еще несколько тактов ухали октавами басы-геликоны и бухал турецкий барабан: на них лимоны не оказали никакого действия.

Музыка смешалась. Умолкли в смущении и басы-геликоны. Только барабанщик с испуганными глазами колотил по шкуре барабанной палкой и бил в тарелки, уставясь в нотную тетрадь, пока на него не прикрикнул капельмейстер.

Публика сгрудилась около павильона. Слышались возмущенные голоса и смех. Жандарм, подобрав саблю, побежал куда-то, вернулся и остановился у павильона, оторопело крутя черный ус...

Растерянные музыканты объяснили капельмейстеру, что случилось.

— Да где же они? Какие юнги? Кто их видел? — слышались из публики голоса.

— Да они тут, в кустах, наверное, спрятались! — догадался кто-то.

Жандарм приосанился, твердой походкой направился в кусты и раздвинул ветки саблей.

— Так точно! Здесь они, голубчики!

Под кустом, сжавшись в тесный комочек, сидели с испуганными, бледными лицами трое юнг. У младшего из юнг в руке был зажат нетронутый лимон.

— Вылазьте! — приказал жандарм.

Юнги вылезли из куста и отряхнулись...

Трехцветный флаг

Сестры Могученко гуляли в этот вечер по нижней аллее бульвара. В те годы и в столицах и в провинциальных городах можно было встретить в местах общественных гуляний вывески: «Простолюдинам вход воспрещен». В Севастополе такого запрета не существовало, но сам собой сложился обычай, что по верхней аллее, где играла музыка, гуляли господа, а по нижней — простой народ: канцелярские служители с женами, штабные писари, мастеровые доков, матросы, девушки из городских слободок. Иногда с верхней аллеи снисходили до нижней армейские и флотские офицеры; никому не запрещалось и с нижней аллеи восходить на верхнюю, хотя там и дежурили для порядка жандармы. Но, в общем, обычный порядок соблюдался — так и на корабле матросский бак и офицерский ют живут обособленной жизнью.

Сестры Могученко появлялись на бульваре не часто, но их появление замечали.

Завсегдатаи бульвара говорили:

— А! Вот и трехцветный флаг явился!

Наташа, Ольга и Маринка приходили на бульвар, повязанные платочками — белым, красным и синим, — и шествовали всегда в одном порядке: слева Наташа, справа Маринка, посредине Ольга.

На скате между аллеями стояли мичман с озорными глазами, Нефедов-второй, и какой-то гардемарин.