Она по-прежнему была горячее крови, когда я начал. Я показал женщине на ее брюки. Их нужно было снять.
«Нет, — возразил я. — Я сам это сделаю».
Меня затошнило, когда я увидел рану вблизи. Клык кабана вошел глубоко в тело — достаточно глубоко, чтобы я мог увидеть разницу в цвете жировой прослойки и мышц. Я еще никогда не видел таких серьезных ран, и от мысли о том, что, возможно, мне придется зашивать ее, у меня закружилась голова.
«Начнем с самого главного, — сказал я самому себе. — С самого главного».
Я помог женщине лечь на живот. Решив, что зашивать рану будет так же больно, как вправлять кость, — однажды папа вправлял Бар кость, — я нашел ветку чуть толще большого пальца и протянул ее женщине. Жестом я показал, что она должна была зажать ее между зубами, чтобы стерпеть боль.
Рана не пахла, чернота вокруг была лишь высохшей кровью. Я смочил теплой водой ткань, чтобы она отлипла, и как можно аккуратнее протер кожу на ягодице вокруг чудовищно большого пореза.
Я положил руку женщине на плечо. Она не обернулась.
«Мне жаль, — сказал я. — Будет больно».
Женщина кивнула и молчала, пока я промывал рану чистой водой. Она напряглась, и я понял, каким сильным и мускулистым было ее тело. Я старался действовать быстро. Единственным звуком был хруст ветки между ее зубами.
Чистая рана выглядела хуже: местами ткани начали отмирать. Если бы порез находился на руке или ноге, я бы просто закрыл его очень тугим бинтом, но эту рану несомненно нужно было зашивать.
Я так долго смотрел на рану, пытаясь понять порядок действий, что не заметил, как женщина повернула голову и уставилась на меня.
«Пока что нет», — ответил я, взяв баночку с медом.
Я прокипятил иглу. Я всегда носил ее с собой на случай, если понадобится зашить порвавшуюся сумку, паруса или одежду.
Я едва не обварил руки, помыв их с мылом для бритья. Женщина наблюдала за мной, склонив голову. Я с сочувствующим видом показал ей иглу.
Женщина впервые улыбнулась. Ее суровое лицо словно озарил солнечный свет.
Она взяла палку в зубы и отвернулась.
Наверное, было бы лучше, если бы женщина потеряла сознание, но этого не произошло. Она вздрогнула, когда я обработал рану медом, но это было лишь началом. В своей жизни мне приходилось делать ужасные вещи, но скользить кривой иглой по живой плоти, делать узелок за узелком, оставляя на месте раны широкую сморщенную складку… Мне до сих пор снятся кошмары. Я никогда не умел хорошо шить. Шов на ране напоминал кусок колючей проволоки. Но я старался действовать как можно быстрее и аккуратнее. Наконец я обработал стежки медом и осторожно приложил чистый бинт. Я собирался попросить женщину приподняться, чтобы я мог обернуть ногу бинтом, но она заснула. Или потеряла сознание. По крайней мере она дышала, поэтому я не стал будить ее и сел неподалеку, следя за тем, чтобы она не попыталась перевернуться на рану.
Джип сел рядом со мной, и долгое время это было единственным, в чем я нуждался во всем мире. Он облизал мне руку, я почесал у него за ушами, а потом зарылся лицом в знакомую жесткую шерсть. Джип позволил мне обнять его и сказать, как сильно я скучал и как плохо мне было, ведь я был уверен, что он погиб по моей вине. Потом мы сидели, прижавшись друг к другу, и смотрели на небо и спящую женщину. Лошади мирно паслись в стороне. Приближалась ночь. Проснувшись, женщина попыталась перевернуться, но я остановил ее. Тогда она попила немного воды и уснула снова.
До наступления темноты я подвесил кабана и перерезал ему шею, чтобы оставшаяся кровь вытекла за ночь. Затем я собрал лошадей и привязал их к деревьям. А потом я лег спать. Я не знал, выживет ли женщина. Лежа в темноте и прислушиваясь к незнакомым звукам подкрадывающейся ночи, я думал, правильно ли я поступил. Возможно, женщина была так же опасна, как Брэнд. Но ведь она спасла меня и Джипа. Скорее всего я поступил правильно. С этой мыслью я заснул.
Я проснулся ранним утром, когда на деревьях и траве скопились бусинки росы. Женщина трогала меня палкой. Ей нужно было в туалет. Это было непростой задачей. Держать ее, пока она неуклюже висела над землей, стараясь не сгибать раненую ногу, чтобы не тянуть швы, оказалось еще сложнее. Когда я отвел женщину обратно в палатку, ее лицо побелело.