Мальчик и его собака перед концом света

Мы ехали по своим же следам. Казалось, дорога обратно заняла в три раза больше времени. Джип больше не кружил вокруг нас. Он бежал рядом, изредка поглядывая на меня. Я сказал ему, что все в порядке, но мой голос прозвучал хрипло и неуверенно. Деревья немного закрывали нас от дождя, и теперь, когда мой слух восстановился после выстрела, я слышал лишь удары копыт о землю и шелест дождя. Мы поднялись на последний открытый холм, когда начался настоящий ливень, и хотя лошади не скользили по мокрой траве, они шли не так уверенно, как раньше.

Я споткнулся, спрыгнув с лошади перед дверью дома, который мы с грустью и надеждой покинули утром, и больно ударился коленом о землю. Тревожно залаяв, Джип подбежал ко мне и лизнул руку. Я решил проверить, жива ли Джон Дарк.

Я убрал дождевик и увидел ее широко распахнутые, неморгающие глаза. Мои ноги подкосились, но через секунду она моргнула.

«Хорошо, — пробормотал я. — Все будет хорошо».

Джон Дарк не смотрела на меня. Она закрыла глаза и отвернулась.

Наверное, она знала, что я снова собираюсь причинить ей боль. Спустить ее с лошади было ненамного проще, чем поднять. Я снял с петель дверь одного из полуразрушенных сараев в саду и прислонил ее под углом к столу, который вытащил из дома. Получилось что-то вроде трапа. Затем я отвязал Джон Дарк от лошади и попытался уложить ее на дверь, стараясь не касаться ноги.

Я действовал как можно аккуратнее, но все-таки я в одиночку держал в своих руках взрослого человека. Сначала Джон Дарк тихо стонала, а потом замолчала, наверное, снова потеряв сознание от боли. Или от удара головой.

Я спустил ее, а потом потащил дверь по земле на крыльцо. Содрав кожу с костяшек пальцев, я смог затащить ее в дверной проем. Мне удалось поднять дверь на большой пуф с мягкой обивкой, чтобы Джон Дарк находилась на уровне длинного дивана рядом с камином, а потом я сместил ее на подушки. Ее ресницы дрожали, пока я снимал с нее мокрую одежду. На ее теле были ужасные синяки. Наверное, Джон Дарк сломала ребра. Я посмотрел на ее свернутый нос. Несколько лет назад папа вправлял Бар нос, когда она поскользнулась на большом камне и сломала его о бортовой брус «Доброй надежды». Я знал, что вправлять кость нужно как можно быстрее после перелома. Уже прошла половина дня, поэтому я должен был сделать это сейчас или никогда. Если бы Джон Дарк не дышала так странно, я бы оставил все как есть, но я решил, что смогу остановить тяжелое сопение. Я обхватил руками ее лицо, сжал нос большими пальцами и сказал себе, что это мелочь по сравнению со сломанной ногой и что я должен сделать это одним движением, быстрым, резким и решительным. А потом я стиснул зубы и сместил нос в центр лица. Джон Дарк закричала от боли и на мгновенье распахнула глаза, но потом снова закрыла. От скрежета костей меня затошнило, но, убрав руки, я радостно отметил, что теперь нос находился на нужном месте, а не в области щеки. Когда я накрыл Джон Дарк одеялами, она выглядела спящей, хотя я не знал, чем сон отличается от комы.

Мне хотелось лечь на другой диван и поспать, но сначала я должен был разжечь камин. Я снял седла и сумки с лошадей и отвел их к деревьям. Немного поел, чтобы восстановить силы. Но еда не принесла мне удовольствия. Пеш был кислым, а копченый кролик таким жестким, что у меня заболели зубы, пока я пытался прожевать его и почувствовать хоть какой-то вкус. Затем я поставил вариться мясо кабана на огонь и снял с себя грязную мокрую одежду.

Я давно не раздевался — с купания в пруду у дома, который я сжег. И я никогда не раздевался перед кем-то, кто не был членом моей семьи. Но в тот день я устал, промок и замерз. В глубине души я был уверен, что Джон Дарк впала в кому и вряд ли выйдет из нее в ближайшее время, если это вообще произойдет. По правде говоря, после всех увиденных синяков на ее сломанных ребрах мне казалось, что она умирала. Я не представлял, какую внутреннюю боль она испытывала, и не надеялся, что она излечится. Изможденный, промокший, замерзший и потрясенный последними событиями, я разделся, обхватил руками верхнюю часть камина и подставил тело огню.

Глаза Джон Дарк были открыты, когда я повернулся к камину спиной. Они смотрели на меня. Я уставился на нее, а потом быстро накинул на себя одеяло. Когда я снова посмотрел на женщину, ее глаза были закрыты, и я не знаю, видела ли она что-нибудь.

На следующее утро Джон Дарк ничего не сказала. Впрочем, как и в последующие несколько дней. Она зависла между беспокойным нездоровым сном и пробуждением, которое было болезненным и унизительным. Я кормил ее пеш и бульоном из кабанятины. С помощью тарелок, чашек и мокрых тряпок, которыми я протирал ее и клеенку на одеяле под ней, мы справлялись с ее потребностью ходить в туалет. Я относился к этому спокойно, но Джон Дарк ненавидела это больше всего.

Меня радовало, что рана на ее носу заживала, и хотя оба глаза оставались желто-фиолетовыми и налитыми кровью, ее лицо выглядело вполне симметричным.