Мальчик из Югуру

Так он напевал, продолжая с яростью топтать все клубни без разбору.

На глазах у Кофио будущий обед превращался в жалкое месиво. Негодуя, бедняга то и дело откидывался назад, воздевал руки к небу, моля о защите, но высказать свои мысли вслух не решался.

«О, мои циновки, что с ними стало! Мне наплевать на эти гнилые бататы, но мне жалко моих циновок! Что ты с ними сделал, Олекан?.. Хватит же, Олекан! Ради Шембелебе, что с тобой случилось, Олекан? Да... да... ты с ума сошел, Олекан!» — стонал он, заливаясь горючими слезами, потому что у него от голода начало уже сосать под ложечкой.

Не обращая внимания на его причитания, Олекан довел до конца свою затею, решив на всю жизнь проучить Кофио. После этого он собрал циновки и понес мыть их в прозрачной воде источника, журчащего среди камышей и замшелых камней, неподалеку от жилища своего столь негостеприимного друга.

Вернувшись, он разложил их во дворе Кофио, который все еще продолжал содрогаться от рыданий, и отправился домой.

В тот день Кофио понял наконец, что обжорство — это отвратительный порок, что обман не проходит безнаказанно и от возмездия никуда не уйдешь,  — закончила свою сказку нам Алайя.

Дети, довольные тем, что зло наказано, поднялись со своих мест, пожелали доброй ночи любимой бабушке и пошли спать.

Якубу, захлебываясь от восторга, сказал Айао, что бабушка у него — то, что надо, и рассказывает она чудесные сказки.

Матрацы маленьких друзей лежали рядом. Они до самой ночи шептались, вспоминая разные истории, и никто из старших на них не ворчал. А после того как они наконец заснули, им всю ночь снились сны. Один из них даже два или три раза засмеялся во сне.

Утром, когда они проснулись, у Якубу ноги оказались в изголовье, Айао же лежал поперек своего матраца — голова на полу, а ноги на животе друга.

Мальчики открыли глаза, с удивлением осмотрелись и весело рассмеялись.

34. В АПЕЛЬСИНОВОЙ РОЩЕ

Как обычно во время сбора урожая, у дома Киланко собралось много народу. Все были весело настроены: оживленно болтали, подшучивали друг над другом, курили. Вдруг небо, предвещавшее ясную погоду, стало темным и тяжелым. Огромные свинцовые тучи грозно надвигались на Югуру. Послышались мощные раскаты грома. Застигнутые врасплох, птицы метались по небу, словно спасаясь от погони. Вся домашняя живность забилась под навес. В испуге козы, овцы сбились в одну кучу. Деревья, как в танце, размахивали ветвями. Чувствовалось приближение страшной бури. Гора Югуруна, казалось, сдвинулась с места и огромными шагами неумолимо наступала на деревню. Как будто кто-то колотил гигантским молотом по земле, хотя громыхало в небе. Потом гора дважды содрогнулась, будто от пушечных выстрелов, и их отзвуки подхватило эхо. Небо озарилось ярким пламенем молнии, и во все стороны рассыпались огненные стрелы. Загорелась самая высокая кокосовая пальма в деревне, на берегу реки. Грозовые раскаты, казалось, вдруг разом сошлись над деревней и с силой встряхнули черный небосвод. Раздался такой мощный удар, словно гром вырвался из недр земли и, как бы бросившись за кем-то в погоню, прокатился по всему небу. И в ту же секунду небесные шлюзы раскрылись.

Посыпались крупные, частые капли, и начался ливень. От земли поднялся пар. Слившись с дождевыми струями, плотной завесой повисшими над землей, он превратился в сплошную движущуюся стену, за которой ничего не возможно было разглядеть на расстоянии пяти метров.

Селики с дочерьми и тремя старшими сыновьями, несмотря на такую страшную грозу, выбежали из хижины. Они стали расставлять глиняные кувшины, бутыли, эмалированные тазы под дождевые струи, чтобы набрать «чистой воды, которой природа щедро наполняет сосуды», как говорила нам Алайя.

Пришедшие на сбор урожая люди укрылись под навесом. Такая выходка со стороны разбушевавшейся природы в самом начале дня повергла их на некоторое время в глубокое уныние. Никто не испугался, но все, казалось, были обижены на это грозовое утро, наполненное шумом, громом и сверканием молний. Когда же наконец потоки с небес стали иссякать, уставшие от томительного ожидания сборщики фруктов, вместе с Киланко, отправились в сад на работу.

Небо над деревней расчистилось, облака, еще не совсем спокойные, но уже растерявшие всю свою устрашающую силу, клубились над горизонтом, собираясь белыми грядами далеко за Югуруной. Потоки воды, стекающие со всех концов горы, неслись к реке Алато. У подножия Югуруны ручей, орошающий апельсиновую рощу, быстро взбух и вышел из берегов. Он больше не журчал тихо и ласково, а мчался вперед к реке, тяжело дыша, как уставший пес.