— Простите, вас можно на минутку? — обратилась женщина к Кире, когда она подошла к подъезду. Глаза женщины бегали от предмета к предмету.
«Глаза серые, как у меня», — отметила Кира, остановившись против странной особы.
— Слушаю вас, — сказала она, перекладывая сумку в другую руку.
— Вчера вы похоронили маму, — сказала женщина и резко, нервно выдохнула.
— Да, похоронили.
— Она не ваша мама!
— Предположим. Дальше что? — Кира поняла, с кем встретилась, знала наперед все, что скажет эта женщина.
— Я ваша родная мама!
— Даже так! Вы можете это доказать?
— У меня остались твои пинеточки и рубашечки.
— Они чем-то особенные?
— Они твои.
— Может, чьи-то еще? У вас много было таких детей?
— Подружка Вера все знает, подтвердит.
— Она вам и подсказала, как избавиться от ненужного дитяти?
— Она. А я согласилась! Прости меня, доченька! Каюсь! Места себе не нахожу! Дурочка была! — женщина провела ладонью по глазам.
— Меня ваши умственные издержки не интересуют, душевные терзания — тоже. А что касается вашей материнской любви ко мне, то она запоздала ровно на сорок лет. Поверьте, и половины этого срока достаточно, чтобы не прижилась она к брошенному и забытому ребенку. Но вы не огорчайтесь, если еще способны на это, я знаю, что такое материнская любовь, мне подарила это счастье мама, которую я буду помнить и благодарить всю жизнь! И дети мои будут всегда благодарны ей! Вот так! Вы еще хотите, что-то сказать?
— Ты жестокая и не благодарная! — в глазах «мамы» сверкнули льдинки.
— Яблоко от яблони, будьте здоровы!
Жизнь в Хмеймиме шла своим чередом. Каждый день полеты, каждый день тревога за судьбы летчиков, отправляющихся на задания. Задания самые разные, особенно много их у вертолетчиков. Разведка, высадка и поддержка десанта с воздуха, сопровождение колонн боевой техники, автоцистерн с нефтью, уничтожение колонн автоцистерн с нефтью по особой команде, полученной от разведчиков, это когда цистерны старались провести боевики ИГИЛ. Для распознавания принадлежности цистерн с нефтью в группе разведчиков постоянно находился гражданский человек с наружностью, как бы скопированной с азербайджанца; его привозили на шикарном пикапе ранним утром и увозили поздним вечером, он и давал команды. Очень часто использовались вертолеты как воздушное такси или скорая медицинская помощь; привлекались не только транспортные вертолеты Ми-8, Ми-35, но и боевые — Ми-24, Ми-28.
Александр освоил районы полетов, летал, как правило, с капитаном Метлицким. Он и дал ему допуск к полетам на Су-30 после завершения программы восстановления. Они не только слетались, но и сдружились. Любимову нравился этот неторопливый, рассудительный и симпатичный офицер. После полетов у них всегда был не только разбор задания, но и находилось время поговорить на свободную тему. Говорить было о чем. За три недели потеряли два вертолета Ми-8 и шесть человек. Много это или мало, вопрос не в этом, а в том, что этого вообще не должно быть! Как избежать летчику аварий и катастроф? Не допускать ошибок? Как такого добиться вообще? Тем более в боевых условиях. Сто вариантов изучено до тонкостей, но противник применил единственный, неизвестный пока никому, смертельный. Что ждет тебя в горячем небе, одному Богу известно. Зенитки на каждом квадратном метре, ПЗРК не меньше — советские «Игла», «Стрела», «Оса», американские «Стингеры», китайские FN-6. От зениток можно спастись на высоте, от ПЗРК — частично тепловыми ловушками. Друзья-турки могут исподтишка стрельнуть ракетой из F-16, а потом извиниться.
Однажды после полетов, Александр и Юрий присели в курилке, задымили сигаретами и, молча, долго смотрели то на белое небо, то на желтый песок. Недалеко, около их горячего еще самолета, сновали техники: заправляли топливом, подвешивали ракеты, снаряжали блоки НУРами. Зудел двигатель передвижной электростанции.
— Я вот о чем думаю, — глядя на самолет и людей, заговорил Александр. Метлицкий повернулся в его сторону. — Нас пока Бог миловал. Но может и оставить без внимания, тогда… — Любимов тяжело вздохнул, — тогда нам надо самим находить выход из положения. У нас, как и у всех смертных, всего два варианта: первый — катапультироваться, если будет такая возможность, и стремиться уйти к своим; второй — повторить подвиг Гастелло. В первом случае шанс есть остаться в живых, что совсем для нас нелишне, но надежд на это мало: поисковый вертолет едва ли придет за нами, потому что риск быть сбитым колоссальный, и воюем мы не в Европе, где придерживаются каких-то правил. Здесь, при виде крови, звереют, теряют рассудок. Пример с Иорданским летчиком, которого сбили, взяли в плен и сожгли живьем, предварительно поиздевавшись над ним; могут еще прилюдно, поставив на колени, отрезать голову. Я лично отвергаю маленькую надежду остаться живым и принимаю вариант два — «если смерти, то мгновенной!» Что скажешь по этому поводу? — Александр посмотрел на Метлицкого.