Мальчик из контейнера

— Это не лидер! — твердо заявил Саша. — Он обыкновенный партократ. Живет, как у Христа за пазухой: все есть и ни за что не отвечает. Зачем еще искать проблемы на свою… — вспомнив, что говорит с девушкой, исправился: — на свою голову.

— Сколько ждать? — не унималась Кира.

— Чем будет хуже, тем скорее.

— Кому хуже?

— Народу. Но мне кажется, все теперь начнется с Европы или Америки. С сытых и обеспеченных.

— Им же до нашего плохого много надо стараться, а потом еще худшего добиться?

— Им необязательно ждать плохого, им достаточно иметь признаки несправедливости в обществе.

— У нас тоже есть эти… признаки несправедливости?

— Увы! — сказал Саша и, повернувшись к Коле, заявил: — Курсант Шевченко, запишите мне час проведенных занятий по политподготовке!

Проходя мимо детского дома, примолкли.

— Мы с Колей тут начали свою жизнь, — тихо сказала Кира.

— Коля мне рассказывал, — посмотрел Саша на Киру. — Хорошо, что живы остались. Могло быть хуже.

— Мама Валя нас спасла. Оберегала, как курица цыплят от коршуна. Хорошая она.

— Мир не без добрых людей.

— Разные есть люди.

— Много вас было в детском доме?

— Много. Около пятидесяти.

— Для всех найти хорошую маму Валю сложно, — покачал головой Саша.

— Невозможно!

— Говорят, в детских домах очень много безобразия?

— Да, встречается. Нам с Колей повезло: мы в три годика покинули его. А вот маме Вале пришлось с нами хлебнуть горя! Больная, на пенсии, пенсия с гулькин нос, а нам надо и то, и это…

— Говорят, государство таким хорошо помогает?

— Она нас усыновила. Таким не помогает государство. Оно помогает тем, кто берет опекунство.

— Абракадабра какая-то! — возмутился Саша. — Чем дети-то отличаются? Почему одни должны жить хуже других?

— Кто воспитывался с опекуном, имеет право на квартиру, а мы — нет.

— Неудивительно! В нашем королевстве «Кривых Зеркал» возможно все!

Троицу встретила в коридоре Валентина Ивановна.

— Нагулялись? — спросила.

— Красиво у вас, — похвалил Саша город, в котором прошла большая часть жизни Валентины Ивановна, и которым она гордилась. — Уютный такой, теплый.

— Провинциальные городишки в центре России почти все такие. И люди в них жили особенные. Бальзаминовы да Душечки.

— У нас каменные громадины на целый квартал, в двенадцать, а то и в двадцать этажей. Настоящий людской улей. Утром с жужжанием все разлетаются по рабочим полям, а вечером слетаются с мешками, сумками. Ползают, возятся в пределах своих рамок и затихают до утра. Утром дружненько все на поля. Мне кажется, Валентина Ивановна, что настоящей была жизнь именно во времена Бальзаминовых. Тогда человек был более близок к природе, к жизни, истине. Теперь больше наносного, искусственного в нем. Он теперь от природы отлучен искусственно. Видит настоящим только небо. Трава, деревья, вода, воздух теперь не те, что были даже сто лет назад, а уж про тысячу и говорить нечего.

— Не пей, братец Иванушка, водицы из лужицы, в ней много мазута и хлора! — нежным голоском пропел Коля, и все засмеялись.

— А сколько прелести было в кибитках, в санях с медвежьим мехом! «Сколько грусти в напеве родном», и другие, не менее прекрасные песни, стихи, проза родились в кибитках под стук колес, в санях под скрип полозьев. Все работало на союз человека с природой! Теперь же… Теперь далеко не то! И песни не те, и Пушкиных нет, Гоголей! Под нож цивилизации попали родившиеся (должны же они были родиться) гении литературы и искусства, и погибли, не раскрывшись.

— Зато сколько теперь Эйнштейнов, Королевых, Туполевых, Сухих! — воскликнул Коля.

— Саша, — несмело обратилась Кира, по ее лицу было заметно смущение, но жажда познания была выше стыда, — но ведь не вернуть нам кибитки и сани с медвежьими шкурами, хоть и очень бы хотелось. Теперь-то нам как жить, чтобы Пушкины да Гоголи были с нами, а не такие «звезды», на которых смотреть уже тошно, не только слушать?

— Кира, Кира, — покачался из стороны в сторону Саша, — да разве бы я не сказал, если б знал!

Отсмеявшись, помыв руки, все пошли есть вкусные пироги хозяйки.

Мальчики еще долго не могли уснуть. Говорили, меняя внезапно темы, почти как старушки Марка Твена, которые, рассказывая о яблоках в саду, тут же вспоминали кобылу дяди Тома в белых яблоках.

Вот уже Саша сбивается на полуслове и затихает…

«Устал, бедняга», — посочувствовал другу Коля. Глянув привычно на окно, встретился с неразлучной спутницей. — «С чем пришла? — спросил луну. — Нет вестей? Но хоть что-то можешь дельное сказать? Не можешь! Бог с тобой. Задача не отменяется! Гуд бай, май фрэнд! До завтра!»

Отпуск, каникулы ждешь долго, а пролетает он мгновенно. Только что встретились, и уже пришло время расставаться. Кира отпросилась на два часика с работы, ее детишек свела со своими милая девочка Ксюша, выпускница детского дома. Узнав, что Кира едет провожать в аэропорт знакомого курсанта-летчика, так расширила свои и без того огромные голубые глазищи, что стала похожа на куклу Барби.

— Красивый? — спросила она так, что сказать ей противоположное было равносильно огорчить на всю жизнь.

— И умный! — подтвердила Кира.

— Глаза карие?

— Да. Темно-карие.

— Высокий?