Мальчик из леса

— И вы, блин, не догоняете. Кому-то очень нужна эта запись. Этот «кто-то», похоже, пойдет на что угодно, лишь бы ее заполучить. И не факт, что сделает это из альтруистических побуждений. Что я и пытаюсь вам объяснить. Если эти люди доберутся до записи раньше нас, ее могут уничтожить. Или хорошенько спрятать. А если это произойдет, Реймонд Старк будет и дальше сидеть в тюрьме за преступление, которого не совершал. Это на микроуровне. Что касается макроуровня, не исключено, что Расти Эггерс станет президентом. Вы же не слепой. И лишь притворяетесь, что безмерно устали от жизни. Сами знаете, какой хаос способен посеять Расти Эггерс.

Уайлд задумался о всяком. О записи, о Расти Эггерсе, но в первую очередь — о сновидении Реймонда Старка, в котором он выходит из тюрьмы. А потом, пробуждаясь, понимает, что это был всего лишь сон, что призрачная надежда вот-вот улетучится и в жизни не останется ничего, кроме тюремных стен.

— Как Реймонд оказался в инвалидном кресле? — спросил Уайлд.

Штраус, здоровяк с большими грубыми ладонями, еще крепче стиснул руль.

— В каком-то смысле, по этой причине семья Энсона всегда будет винить Реймонда в смерти Кристофера. Даже если докажем, что нож подбросили.

Уайлд ждал.

— Энсоны добивались смертной казни. После приговора в новостях показали старшего Энсона. Репортер спросил у него, можно ли считать, что справедливость восторжествовала. Энсон ответил отрицательно. Сказал, что теперь у Реймонда Старка будет бесплатное жилье, бесплатная одежда и трехразовое питание. В то время как мертвое тело его любимого сына пойдет червям на корм. — Штраус оторвал руку от руля и потер подбородок. Рука его дрожала. Он заморгал. — На пятом месяце отсидки на Реймонда напали какие-то парни. В душевой. Уложили его на живот, прямо на кафель. Двое взялись за руки, двое — за ноги. Все четверо потянули на себя. Устроили ему что-то вроде средневековой дыбы. Еще один прижимал его лицо к полу, расплющил нос о кафельную плитку. А четверо тянули. Изо всех сил. Потом шестой — по словам Реймонда, толстый, за триста фунтов, — подошел к нему и сказал: «Это тебе привет от Энсонов».

Дыхание Штрауса стало прерывистым. Уайлд сидел рядом и, как ни странно, боялся шевельнуться.

— Толстый встал над телом растянутого Реймонда. Затем запрыгнул на него, словно рестлер, ну, вы знаете, как они прыгают с верхней веревки на борцовском матче. Это слова Реймонда, не мои. Четверо тянули еще сильнее, боль невыносимая, а толстый всем весом рухнул ему на поясницу, как кувалдой ударил. Реймонд слышал, как хрустнул позвоночник. Говорит, звук был такой, словно от ветра сломалась сухая ветвь на старом дубе.

Тишина. Такая глубокая, такая тяжелая, что стекла машины едва не треснули. Тишина придавила Уайлда так, что он не мог продохнуть. Эта тишина была похожа на истошный вопль.

— Саул?

— Да?

— Через двести ярдов, справа, есть карман для парковки. Высадите меня там.

Уайлд чувствовал, что ему нужно побыть в лесу.

Недолго. Скоро ему нужно возвращаться к Мейнардам. Мрачная поездка в Синг-Синг и мрачнейший рассказ о том, как Реймонду сломали позвоночник, заставили Уайльда почувствовать, что стены, как в прямом, так и в переносном смысле, начинают смыкаться вокруг него. Может, это была разновидность клаустрофобии — недостаточно серьезная для диагноза, — но Уайлд понимал, что нужно побыть в лесу. Когда он надолго расставался с этими деревьями, ему переставало хватать воздуха. Такое чувство, что легкие вот-вот откажут.

Представьте, что вас закрыли в подобном месте. Что вы ежедневно пытаетесь донести до людей правду. Докричаться всеми известными вам способами. Но вас никто не слышит…

Закрыв глаза, Уайлд принялся делать глубокие вдохи.

На подходе к Мейнард-Мэнор он начал приходить в себя. Почувствовал себя сильнее. У ворот остановился «эскалейд» Хестер. Тим открыл заднюю дверцу. Хестер вышла из машины. Ткнула в него пальцем и спросила:

— А с тобой что стряслось?

— В смысле?

— Похож на котенка, которого забыли в сушилке для белья.

Вот тебе и пришел в себя. Вот тебе и сильнее.

— У меня все хорошо.

— Уверен?

— Уверен.

— Рола нашла мать Наоми. И она согласилась со мной встретиться.

— Когда?

— Если сегодня, то нужно ехать прямо сейчас. Она в Нью-Йорке.

— Поезжайте, — сказал Уайлд. — Здесь я справлюсь.

— Сперва говори, где был. Чтобы я поняла, почему у тебя такой жалкий вид.

Он изложил ей сильно сокращенную версию своей поездки с Саулом Штраусом в Синг-Синг. Оказалось, что сокращенной версии более чем достаточно. Хестер побагровела, стиснула кулаки. За всей этой суетой с Крахом и Наоми Уайлд почти забыл, что Хестер Краймштейн имеет славу чуть ли не самого несгибаемого уголовного адвоката в стране. И чего она терпеть не может, так это прокурорских уловок.

— Вот сволочи, — сказала она.

— Кто?