Мальчик, которого стерли

Я встаю рядом с кроватью, пятна плывут перед глазами, оранжевые и желтые полосы кружатся по белым, в основном голым, стенам. Гвозди отмечают места, откуда я только что убрал наши фотографии со своим последним бойфрендом: напоминание о стольких жертвах, павших в длинной череде увядающих интимных связей, авансов сделанных и принятых, но отвергнутых, когда все начинало становиться слишком серьезным. Никто больше не подойдет достаточно близко, чтобы причинить мне боль.

Но теперь вот он, этот голос, который я так старался забыть, он дотягивается сквозь созданные мной барьеры, объявляя правду, пришедшую спустя десятилетие, слишком поздно, чтобы исправить то, что в определенной точке моей жизни, казалось, не могло быть исправлено никогда.

— Преображение для широкого большинства гомосексуалов не включает в себя изменение сексуальной ориентации.

Вот и все — Смид признает, что он продал мне и моей семье очевидную ложь — как будто это восстановит ущерб, причиненный всем нам. Будто это может отплатить за почти десятилетие смятения и сомнений в себе, которые последовали за крушением моей веры.

Это первое из множества публичных извинений. За следующие несколько лет экс-гей консультанты продолжат признавать свою неправоту, позировать для фото в журналах, с готовностью соглашаться на интервью. «Exodus International», зонтичная компания, под крылом которой работала «Любовь в действии», будет расформирована, и в хвосте останутся только несколько экс-гей учреждений, продолжающих свои операции, ни одно из них не будет таким крупным и весомым, как «Любовь в действии», хотя несколько упрямых евангелистов будет экспортировать экс-гей мышление в такие места, как Уганда. Популярная история станет историей искупления: тиран преобразился в реформатора. Эти экс-гей консультанты даже станут писать книги. Смид напишет мемуары, «Выход на свет экс-гея», опубликует их за свой счет и будет рекламировать во множестве своих интервью. В свою биографию на задней обложке он включит слова, которые, хотя отчасти станут правдой к тому времени, когда он напишет их, заставят все мое существо содрогнуться от гнева.

«Общается ли он с кем-то один на один, или с семьей, или в церквях и на семинарах по всему миру — послание Джона об открытости и честности созвучно всякому, кто жаждет быть принятым, любимым и понятым».

Потребуются годы, прежде чем я найду силы закончить страницы своей собственной истории, прежде чем я смогу хотя бы приблизиться к своим воспоминаниям. Я буду время от времени возвращаться в родительский дом и вести себя там, как чужой. В эти минуты мама будет снова стаскивать меня в тот ад, где мои родители жили все эти годы, с тех пор, как я оставил их перед лицом неуверенности, сомнения и страха, что они совершили непростительный поступок, от которого никогда уже не оправятся.

— Вам обоим надо разобраться с этим напрямую, — скажет мама, показывая сначала на отца, потом на меня. — Я отказываюсь дальше стоять между вами.

Но я откажу ей в этой просьбе. Я буду отказываться даже смотреть на отца, человека, с которым после ЛВД я общался в основном краткими электронными письмами и однострочными ответами. Я брошусь прочь из гостиной, в мою старую спальню, и захлопну дверь. Я упаду на мягкий матрас, буду смотреть на пузырчатый потолок и запущу руки в плотную ткань, зароюсь лицом в прохладу свежевыстиранной простыни, мои родители все еще будут говорить приглушенными голосами с другой стороны двери, они будут взывать и отвечать, обвиняя, и этот ритуал, должно быть, так постепенно утвердился за эти годы разговоров, что уже не будет для них таким потрясением, как для меня. Чтобы избежать этих звуков, я встану и начну рыться в шкафу, ища коллекцию «Великие книги», которую купил в период чрезмерного увлечения классиками.

Я коснусь страниц с золотой каймой, и для меня только-только начнет проясняться, как близко я подошел к тому, чтобы утратить свою страсть, утратить свою жизнь. В годы после ЛВД мне пришлось провести столько времени, чтобы нагнать других людей, научиться доверию в мире, который больше не кишит ангелами и демонами. Каждый раз, когда я читал книгу или усваивал новый исторический факт, который мое баптистское воспитание учило меня отвергать, мне приходилось бороться с крадущимся подозрением, что меня сбивает с пути Сатана. На форумах и в скрытых экс-экс-гей группах Фейсбука, куда я вступлю, я буду смотреть, как другие говорят о собственных попытках самоубийства, и в их исповедях будут мелькать элементы, такие похожие на мои собственные, что они покажутся мне исходящими напрямую из моего ума. Я увижу, как люди говорят о потере семьи, о ежегодных испытаниях, перед которыми они вставали, когда приближались зимние каникулы, и одиночество угрожало снова нанести им оглушительный удар.

«Иногда я просто хочу умереть, — скажет мне один из членов экс-экс-гей-группы, — когда думаю о том, как трудно пережить всего лишь день, стараясь действовать как нормальный».