Мальчик, которого стерли

Я провел последние несколько месяцев, пытаясь стереть свою «ложную личность». Однажды зимним днем я вышел из спальни в колледже и прыгнул в полузамерзшее озеро при студенческом городке. Дрожа, я вернулся в спальню, в мокрых ботинках, которые присасывались к полу, чувствуя себя только что окрещенным. Под горячим душем я смотрел, ошеломленный леденящим жаром на моей онемевшей коже, как капля воды следовала вдоль края головки душа. Я молился: Господи, сделай меня таким же чистым.

Во время пребывания в «Любви в действии» я буду повторять эту молитву, пока она не станет чем-то вроде мантры. Господи, сделай меня таким же чистым.

* * *

Я мало что помню о том, как ехал сюда вместе с матерью. Я пытался глядеть в сторону, чтобы не отмечать в уме происходящее за пассажирским окном, хотя некоторые подробности оставались там: грязная, карамельного цвета Миссисипи, проплывавшая за стальными решетками моста Мемфис-Арканзас, чешуей нашего американского Нила, казавшейся идеальным стимулятором для моего ума, не затронутого кофеином; стеклянная пирамида, сверкавшая на краю города, которая распространяла свой жаркий свет вдоль нашего лобового стекла. Было начало июня, и к середине утра почти каждая поверхность в городе становилась слишком горячей, чтобы притронуться к ней хотя бы на несколько секунд, а к полудню все расплывалось от жары. Легче бывало только утром, когда солнце оставалось у края горизонта, все еще лишь намекая на свет.

— Могли бы позволить себе что-нибудь получше, — сказала мама, направляя машину на парковку перед прямоугольным зданием торгового комплекса. Здешние места были классом повыше, чем остальной город — частью богатого пригорода, но этот магазин казался наименее привлекательным ориентиром на несколько миль вокруг — место для розничных магазинов эконом-класса и маленьких клиник, которые нашли здесь временное пристанище. Выбеленный красный кирпич и стекло. Двойные двери, которые открывались в белое фойе с искусственными растениями. Логотип над входом: перевернутый красный треугольник, в середине вырезано отверстие в форме сердца, и тонкие белые линии проходят сквозь него. Мы вышли из машины и направились к дверям, мама — все время на несколько шагов впереди.

Как только мы вошли в фойе, улыбающийся администратор на стойке регистрации попросил меня написать свое имя в журнале. Этому человеку на вид было около двадцати пяти. Он был в рубашке-поло, которая не обтягивала грудь, и глаза у него были честного яркого кобальтового цвета. Я ожидал встретить какое-нибудь бестелесное видение с поблекшим лицом, уже успевшее стереть в себе все интересное. Вместо этого здесь был человек, который выглядел так, будто собирался сыграть со мной несколько партий в «Halo», а потом, используя аналогии компьютерных игр, рассказать мне кое-что о том, что сделал для него Бог. Тебе придется сражаться с врагами, с инопланетянами, которые будут пытаться вторгнуться в твою душу. Я встречал множество модных молодежных пасторов с такой же внешностью и манерами.

Я уже не помню его имени. Я уже не помню, находились ли в этом фойе какие-нибудь признаки того, что здесь будет, какие-нибудь картины на стене, правила в рамке. Сейчас для меня это фойе видится ослепительно белым залом ожидания, вроде того, как в Голливуде изображают рай: пустое пространство.

— Я могу осмотреть это место? — спросила мама. Что-то в интонации ее голоса, в этом вежливом вопросе, заставило меня почувствовать неловкость, будто она просила разрешения взглянуть на объект недвижимости.

— Извините, мэм, — сказал администратор. — На территорию допускаются только клиенты. По соображениям безопасности.

— Безопасности?

— Да, мэм. Многие из наших клиентов имеют дело с подавленными семейными комплексами. Видеть родителей, неважно, чьих родителей, и неважно, что таких милых, как вы, — неотразимая улыбка, глубокие ямочки на щеках, — это может несколько сбить с толку. Поэтому мы зовем эту зону безопасной. — Он развел руки в стороны, развел широко, медленно и слегка скованно, как показалось мне, словно когда-то это был широкий жест, но с тех пор он научился держать себя в узде. — Поскольку вы участвуете только в двухнедельной программе, у вас будет доступ к вашему сыну всегда, исключая время занятий.

Время занятий — с девяти до пяти. Вечером, ночью и ранним утром я должен был находиться с матерью в гостинице «Hampton» неподалеку, покидая номер лишь в случае необходимости. Предполагалось, что большую часть свободного времени в номере я должен был проводить за домашним заданием на следующий день. Расписание, которое вручил мне администратор на стойке регистрации, было вполне недвусмысленным: каждый час учтен и окружен черной рамочкой, слова «тихий отдых», «занятия» и «консультации» написаны заглавными буквами.