Мальчик, который нарисовал Освенцим

Изготовление ножей стало хоть и запрещенным, но единственным доступным развлечением. Я нашел несколько бесценных ржавых гвоздей и расплющил их при помощи двух камней. Они прекрасно разрезали маргарин, но превратить их в ходовой товар мне так и не удалось.

Другая забава была напрямую связана с блохами, коих в Освенциме было пруд пруди. По утрам эти блестящие черные создания выпрыгивали из наших подбитых войлоком башмаков и прокладывали себе путь по пыльному, заваленному камнями двору. Там их уже поджидали мы, и в отместку за все сдавливали мелких кровососов ногтями, пока они не лопались.

Странным и непостижимым казалось все то, что открывалось нашему взору. Справа от блока, в пятидесяти метрах от забора, находился крематорий. Поговаривали, что это был не самый главный крематорий Биркенау. Слева доносились мелодичные звуки маршей, которыми лагерный оркестр встречал отряды узников, возвращавшихся с работ. По другую сторону колючей проволоки эсэсовцы деловито сновали из одной канцелярии в другую.

Мы не могли не замечать серый дым, что поднимался из зловещей трубы крематория. Он нависал над нами, и мы знали, от чего он. В нашем блоке даже придумали жуткую игру «Угадай, что я вижу». Узники с мрачным складом ума даже пытались анализировать форму и запах клубов дыма.

– Гляди-ка, правда же похоже на старика Вилли?

– Да нет же, осел, это девственница. Видишь, как торчат маленькие сиськи?

– Отвали, это нос!

Я же смотрел себе под ноги и продолжал искать гвозди.

Как-то раз в нашем отсеке появился коренастый узник – советский военнопленный. Его круглая бритая голова подчеркивала монгольские черты рябого лица. Он пришел из соседней штубы с квадратным листом картона под мышкой. Он искал кого-нибудь, с кем можно поиграть в шахматы, и пришел как раз по адресу. Вскоре он стал нашим постоянным гостем.

Постепенно мы завоевали доверие коренастого шахматиста и подружились с ним. Он немного говорил по-немецки: учил его в школе, а еще дед у него был немцем. И в целом он мало походил на украинцев из нашего барака.

Шахматист был настоящим бойцом, союзником, такими мы их себе и представляли. В 19 лет он уже летал на небольшом советском самолете, вроде тех, что я видел на выставке в Берлине. Мы завороженно слушали, когда он рассказывал о воздушном бое, в котором его сбили. Расставленные руки превращались в крылья самолета, гортанное клокотание имитировало рев мотора, а тесное пространство между койками становилось открытым небом. Несомненно одно, прежде чем попасть в плен, этот малый отважно сопротивлялся.

– Только не думайте, что в Красной армии все такие, как ваши соседи, – прошептал он. – Будь так, мы бы давно проиграли войну. Не тревожьтесь, Советский Союз – страна большая. Наши современные истребители с легкостью одолеют люфтваффе. Это только вопрос времени. Я буду приходить каждый день и пересказывать вам последние слухи, но обо мне никому ни слова. Вокруг полно доносчиков, а вы наверняка слышали, как немцы поступают с теми, кто пропагандирует идеи коммунизма. Поэтому я бы хотел остаться обычным шахматистом.

Отгороженные от остального мира бетонной стеной и двумя рядами трехметровой колючей проволоки под напряжением, мы увидели достаточно, чтобы понять основные принципы существования в этой тюрьме нового типа.

Эсэсовцы приходили только во время двух ежедневных перекличек. Внутри лагеря все вопросы решали сами заключенные. По эту сторону колючей проволоки установилась своя иерархия из тех, кто носил нарукавные повязки: лагерный староста, лагерный парикмахер, лагерный переводчик, лагерный секретарь и распределитель работ. Надзиратели и старшие по блоку были мелкими сошками. В каждой рабочей бригаде был свой главный капо, капо, младший капо и бригадир.

Старшим в Аушвице эсэсовцы назначили немецкого преступника, которого специально перевели к нам из другого концлагеря. Как опытные руководители, они сумели найти того, кто постоянно будет держать нас в страхе. Его любимым развлечением было схватить ни о чем не подозревающего зеваку и без всякой на то причины избить его до полусмерти.

Большинство руководящих постов в Освенциме занимали уголовники из Германии, которые, как и наш старший по лагерю, имели склонность к насилию. Русские, евреи и цыгане не могли подняться выше младших капо.

Только в Биркенау, этом земном аду, национальные различия стирались, и преступники любой расы могли свободно демонстрировать всю извращенную жестокость, на которую только были способны.

Но одним июльским днем случилось кое-что непредвиденное. В ходе очередной переклички мне приказали выйти вперед. К всеобщему удивлению, перепроверив имя, номер и место рождения, меня увели.

Дрожа от страха и неизвестности, я пытался понять, почему из всех заключенных выбрали именно меня, того, кто изо всех сил пытался остаться незамеченным. Они прознали об отце? Что-то стряслось с мамой? Руководство решило, что я слишком мал?