Так как несколько десятков заключенных отбирали по степени благонадежности, их охранял один часовой, стоявший у ворот, и мы не преминули по максимуму этим воспользоваться. Проходя мимо забора, мы с девушками бросали друг другу цветы. Эти увядшие, но искренние подарки мы собирали во время обеда, в те сокровенные минуты, остававшиеся после того, как мы заглатывали суп. Мы подбадривали друг друга, выкрикивая приветствия и размахивая шапками, а девушки махали нам платками.
Я спрашивал у них, есть ли в Биркенау еврейки из Германии.
– Да, одна или две, – крикнула в ответ какая-то девушка.
Сложив руки у рта в импровизированный рупор, я спросил, не знают ли они женщин, которые приехали со мной на одном поезде.
– Нет, никогда не слышала таких номеров, – было мне ответом.
Я не расстроился. Я продолжил радоваться, приветствуя людей, с которыми меня ничего не связывало и которые когда-то ничего для меня не значили. Вот только теперь мы приветствовали не отдельно взятых людей, мы приветствовали саму юность, которую никто и никогда не одолеет.
На заводе «Union» женщины работали в дневную и ночную смены, но посторонних за ограду не пускали. Хотя рабочих заставили поклясться в неразглашении тайны, по дырявому металлолому, который мы обнаружили в открытых вагонах, возвращавшихся на сталелитейные предприятия Германии, мы знали, что завод производит снаряды. Измерив диаметр, мы так и не смогли определить, для каких орудий они предназначались.
Иногда мы видели женщин, поправлявшихся после болезней, которые занимались поиском трав. Они должны были искать в окрестностях растения, которые можно было использовать для изготовления лекарств, или чертополох, из которого можно было варить суп для заключенных. Находясь под наблюдением охраны, женщины не решались с нами заговорить, но, наклоняясь за очередным колючим сорняком, они нам улыбались.
Был в лагере и другой тип женщин-заключенных. На последнем этаже двадцать четвертого блока, прямо над помещением лагерного оркестра, располагался бордель. В него попали женщины со всей Европы, большинство из которых занимались древнейшей профессией еще до того, как оказались в лагере.
Заключенным-немцам дозволялось нанести визит одной из двух десятков женщин раз в две недели. Узникам, за исключением русских и евреев, раз в несколько месяцев выдавался металлический диск, служивший входным билетом. У высокопоставленных сотрудников лагеря даже были свои любимицы, женщины, которые им нравились. В обмен на подарки, которые за веревку поднимались к заднему окну, девушки разрешали им задержаться дольше положенных пятнадцати минут.
По странной иронии, проститутки, арестованные за свое ремесло, теперь должны были работать по приказу тех, кто их и арестовал. Они обслуживали и узников, и охранников, а потому им редко дозволялось покидать свои комнаты. В те короткие мгновения, когда они могли подойти к окнам, мы не упускали случая полюбоваться на них.
Зачастую они высматривали во дворе совсем юных или обессилевших узников. Они подзывали их встать под окно и бросали им хлебный паек. Это был их способ по-матерински помочь нам, несмотря на трудности, которые все мы преодолевали. Женщины вызывали у нас искреннее уважение.
Напротив нашей стройплощадки теперь располагался дом отдыха для офицеров СС. Как и в остальных жилых помещениях для эсэсовцев, всю работу по дому выполняли женщины из религиозной секты Bibelforscher[58]
. Если нужна была помощь с тяжелыми мешками, коробками или бочками, эти женщины звали нас. Завидев повозку, которая каждую неделю подвозила к домам немецких офицеров продукты, мы, в надежде отхватить немного еды, очень старались быть полезными и активно пытались привлечь внимание женщин, жестами указывая на себя.И вот однажды мне повезло. С трудом удерживая на своих молодых плечах ящик с вином, я прошел мимо охранника на входе, спустился по темной лестнице и оказался в хранилище припасов. Я поставил груз на пол, поднял глаза и увидел то, что как мне казалось, существует только в сказках.
Вдоль стены тянулись бесконечные ряды бутылок с лучшими европейскими винами. С крюков свисали зайцы, ощипанные гуси, сосиски и ароматная, сочная ветчина, от которой у меня потекли слюнки. Пожилая экономка со связкой ключей на сине-белом лагерном фартуке, сунула мне в карман кусок вареной курицы и велела возвращаться к работе. Перед выходом я украдкой заглянул в жилые комнаты. Обставлены они были роскошно, точно королевские апартаменты.
Да, «господа» из «расы господ» утолили жадность и теперь с «чистой совестью» могли отдыхать в креслах.
Членов секты «свидетелей Иеговы» арестовывали за непримиримый пацифизм, и из всех выжили только женщины. В основном то были немки и польки, а нацисты вовсю пользовались честностью, которой прославились сектантки. Теперь они служили у эсэсовцев поварихами и домработницами.