Мальчик, который нарисовал Освенцим

Вслед за школой каменщиков я перебрался в блок 13а. Все ученики, в основном евреи из Венгрии в возрасте от 14 до 16 лет, были новенькими. Совсем как Малыш Курт, которого давно уже не было с нами, они цеплялись за безоблачное детство и не обращали внимания на царившую вокруг жестокость. Наблюдать за этими спокойными и уравновешенными ребятами было одно удовольствие; мы смотрели на них, и на душе становилось легче.

Некоторые из них получили сионистское образование и развлекали нас песнями о первопроходцах в Палестине, которые храбро сражались за еврейскую родину. Сентиментальные напевы воскрешали в памяти заключенных-ветеранов давно забытый идеал.

«Спи спокойно, долина Израилева[62], – затягивали чистые юные голоса, тонущие без поддержки в пыльном бараке, заставленном койками с соломенными матрасами. – Спи спокойно, прекрасная долина, мы тебя храним…»

Была еще компания цыган, не терявших веселого расположения духа главным образом потому, что время от времени оно приносило им лишнюю миску супа. Ромы, обладатели прекрасного чувства ритма, вечерами собирались на Birkenweg, лагерной прогулочной зоне, огороженной тройным забором из колючей проволоки. Там они пели и танцевали, чтобы напомнить нам о давно ушедших днях. У меня всегда находилось время их послушать. Я оставил тщетные попытки выпрашивать еду и перестал искать общества исключительно тех узников, которые могли мне что-то дать. Теперь мне хотелось познакомиться со всеми, понаблюдать за разнообразием обычаев людей из других культур и попробовать их понять.

Стоя под душем, мы рассматривали шрамы, которыми была усеяна наша дряблая кожа. Следы от фурункулов, нарывов, кожных заболеваний, а порой и от ударов плетью. Каждый тип шрамов обладал характерным местом расположения, формой, размером и цветом. Отметины были у каждого.

Зимой 1943 нарывы и гнойники, вызванные проклятием недоедания, вызвали огромное количество проблем. Эпидемия охватила тела с головы до ног. Теперь они локализовались преимущественно на ногах. Но если мы надавливали пальцем на голени, то на них оставались впалые следы, означавшие, что у нас ко всему прочему была еще и водянка. Мы превратились в живые губки.

– Эти отеки возникают из-за того, что вы пьете слишком много гнилой проточной воды, – объяснили ветераны. – Во время сна ноги должны быть выше головы, иначе отеки поднимутся к сердцу. Хватит пить, а то лопните, как воздушные шарики!

Веселого было мало. После воздуха вода оставалась единственным бесплатным ресурсом, потребление которого не ограничивалось скудными пайками. Без крана в уборной мы бы загнулись и увяли, как цветы.

Нагота во время душа обнажала красные, расчесанные тела новичков. Первое время они никак не могли привыкнуть к лагерным блохам и расчесывали себя до крови. У некоторых уже началась чесотка. Узники, ставшие жертвой этих крошечных паразитов, постоянно потели от непосильной работы и чаще всего были обречены.

Брюшной тиф, сыпной тиф и скарлатина забирали людей с пугающей частотой, не уступая первенства не менее смертельным диарее и дизентерии.

– Это все немытые овощи, – утверждали одни страдальцы.

– Это все наши ослабленные организмы, – говорили другие.

Плакаты, висевшие над кранами в уборных, предупреждали: «Не пей! Опасность эпидемии!»

С другой стены к нам взывала эмалированная надпись «Eine Laus dein Tod!»[63], а рядом красовался огромный портрет этого мерзкого кровососа. Вши появились у нас в начале зимы 1943 года, и мы каждое воскресенье после вечерней переклички выстраивались для проверки на наличие паразитов, попутно вытряхивая все из швов на одежде на тот случай, если нас обвинят в распространении этой заразы.

Одна из таких облав на паразитов продвинула мою и без того крепнувшую репутацию еще на шаг вперед. С рубашкой в руках и спущенными штанами я подошел к одному из узников, который с лупой в руках должен был осмотреть меня на предмет вшей. Но вместо этого он, весело улыбаясь, поднял лупу и посмотрел мне в глаза.

– Так это ты, старый олух! Жив-здоров, значит? – воскликнул он со словацким акцентом.

Это был Элло, тот жизнерадостный парень, который раньше был помощником старшего по блоку 7а.

– В другой раз не трать время зря, – прошептал он. – Я работник блока и вычеркну тебя из списка, как будто ты приходил. Старожилам вроде тебя можно доверять. Вы и сами в состоянии справиться со вшами.

Возвращаясь в барак за столь необходимой к тому моменту миской супа, я взглянул на ребят, которые все еще ждали своей очереди на осмотр. Я по очереди посмотрел на их обнаженные предплечья с синеющими лагерными номерами. Цифры намного опережали мои, а многие татуировки были набиты меньше года назад.

Теперь я был одним из самых опытных узников в своем бараке. Я превратился в «старожила».

После меня в лагерь привезли больше 100 000 новых заключенных. Прожив в Освенциме год, я уже считался ветераном. Тем, кто не понаслышке был знаком с полным годовым циклом Освенцима.